Трудно быть ангелом - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шехова cтр.№ 38

Я попробовала этот метод, но уже на второй день поняла, что еще не доросла до подобной практики. Десять минут медитации давались мне с гораздо большим трудом, чем час выполнения асан. Тело приспособить под новые формы было легче, чем приучить ум не думать. Первые пять минут, как правило, уходили на то, чтобы просто успокоиться и выровнять дыхание. Потом я старалась сконцентрироваться на точке между бровями, проговаривая про себя мантру жизни: «Ом мани падме хум». Но мысли ухитрялись просачиваться даже между мантрой и подсчетом вздохов. Они упорно текли тоненькой струйкой, выбирая новое русло при моих попытках их устранить. Ум проявлял удивительную изворотливость, не желая быть отключенным. Стоило мне отогнать мысли о будничных делах, как он тут же соглашался – да, верно, нечего думать о суетном во время духовной практики. Что может быть важнее медитации?! Помнишь, ты читала, как трудно это дается вначале? Ничего, потерпи – все пойдет, главное сейчас – на обращай внимание на то, что ужасно неудобно сидеть… Хотя, может, попробовать медитировать лежа для начала? А кто из знаменитых, кстати, говорил, что молитва тоже медитация? Может, вместо мантры попробовать читать «Отче наш»?..

Я делала очередное усилие, выметая и эти мысли, но вслед за ними разум начинал обследовать тело и напоминал, что ноги уже затекли, а положенные десять минут наверняка закончились.

Я пыталась убедить его, что хочу посидеть подольше и хоть раз в жизни забыть о времени. Но он продолжал гудеть как настырная муха: закончились десять минут, а может, уже и пятнадцать… ну, давай посмотрим, сколько ты уже сидишь? Просто посмотрим на часы! А вдруг ты не заметила, и прошло уже полчаса?

Я не выдерживала и сдавалась. И всегда оказывалось, что прошло десять, ну максимум – двенадцать-тринадцать минут.

Сидеть полчаса, наблюдая за телом, для меня оказалось пока непосильной задачей.

Ася гораздо более трезво оценивала мои способности к медитации и потому рекомендовала другой метод, базирующийся на системе йогической этики.

Та черепаха, на которой зиждется эта система, называется «природное неравенство». Какой бы суп ни варили из этой черепахи социалисты, она возрождается с упорством древнеегипетского Осириса. Стоит включить телевизор или проехаться в метро, как это неравенство становится таким же очевидным, как запах сгоревшей еды из кухни.

Но неравенство в философии индуизма устроено куда хитрее. Согласно его принципам люди по уровню развития находятся на разных ступенях, и в соответствии с их уровнем всех нас можно разбить на четыре основные варны. Первая варна – шудры: люди с низким уровнем индивидуального сознания, очень размытой и непрочной этикой, живущие по принципу «не хуже, чем у всех» или «у других еще хуже». Вайшьи уже куда большие индивидуалисты, но мыслящие достаточно узко – в рамках своих личных интересов. Вайшья может быть прекрасным семьянином, ремесленником, исполнителем, но ему никогда не стать талантливым руководителем, вождем, героем. Ибо кишка тонка и карма давит на плечи. Вождями и героями становятся кшатрии – люди, способные мыслить в государственном масштабе, обладающие выраженной харизмой, выдающимся умом и высокой независимостью. И, наконец, брахманы – это редкие люди, живущие ценностями общемирового порядка. Мудрецы и учителя, которые призваны вправлять мозги нашему младенчески-неразумному человечеству.

Индусы верят в то, что все в этом мире – начиная от придорожного камня и заканчивая человеком – имеет душу. И душа каждого из нас проделала долгий путь, прежде чем стала достойной переродиться в теле человека. То есть когда-то, много жизней назад, я, Ангел, была придорожным булыжником, глазеющим на пробегающих динозавров, потом – кустом полыни, распространяющим едкий запах возле первобытных пещер, потом – ежом, или хорьком, или куницей. И только потом издала крик в теле какого-нибудь младенца в Древнем Египте или Элладе. Во всяком случае, мне нравится так думать.

Согласно понятию индуистского неравенства уровень развития определяется количеством прожитых жизней и поэтому особой заслуги в нем нет. Нет ни «высших», ни «низших», есть лишь младшие и старшие. Любой из нас отличается от вокзального бомжа лишь тем, что наша душа прошла чуть более долгий путь, чем его. При этом развитие души идет неравномерно, и подчас человек более высокой варны не имеет тех навыков, которые есть у какого-нибудь добросовестного шудры.

В соответствии с этой теорией, по Асиной трактовке, Тим был более молод душой, чем я. И мне следовало относиться к нему именно с этой позиции.

– Ты, главное, не смотри на него как на мужика! – говорила Ася мне на своей кухоньке, по которой витали восточные ароматы. – Смотри на него и на себя как на сущности, которые должны друг друга чему-то научить. Да, он поступает гадко. Но ты пойми, что не со зла. Просто его природа еще не позволяет видеть и чувствовать эти тонкости. С его точки зрения, он не делает тебе ничего плохого.

– Гм… То есть я должна смотреть на него как на ребенка, который не ведает, что творит? – скептично спрашивала я. – А если мне кажется, что по уровню зрелости он ничуть не младше меня?

– Такого не может быть, – убежденно говорила Ася. – Это наша вечная человеческая ошибка – мерить всех по себе. Нам кажется, что если мы что-то знаем – то это вещи общеизвестные.

– Но есть же действительно вещи общеизвестные! – не сдавалась я.

– Ты рассуждаешь как человек-амфибия, который тащит за собой под воду приятеля, будучи уверен, что под водой умеет дышать каждый.

– Если мы совершаем одни и те же ошибки – значит, мы равны, – кипятилась я.

– Абсолютного равенства не бывает. – Ася качала головой и помешивала кофе с видом ведуньи, готовящей дурманное зелье. – Возможно, в каких-то аспектах своего развития Тим вполне тебе ровня или даже постарше. Но в духовном плане он еще ребенок. А дети часто бывают жестокими – поскольку их опыт не всегда позволяет отделять черное от белого. Напоминай себе почаще об этом.

Концепция индийского неравенства легла мне в душу легко, как в заготовленный трафарет. Она устраняла все неудобные вопросы о справедливости и несправедливости мироздания, сглаживала колючки моей ежедневной досады на жизнь. Стоило начать думать о Тиме как о «младшей душе», уровень моей злости резко падал. «Он не понимает, что делает!» – напоминала я себе каждый раз, когда Тим удалялся на кухню с воркующим телефоном, и пусть с некоторым усилием, но мне удавалось подавить в себе желание запустить в него утюгом или железным подсвечником – тем, что было под рукой. «Он не понимает, что делает!» – твердила я, и рука разжималась, а утюг и подсвечник оставались мирными бытовыми предметами, не посвященными в ранг ангельского оружия.

Однако у этого способа очень быстро обнаружился побочный эффект. Я слишком буквально усвоила фразу: «Смотреть не как на мужчину, а как на сущность». По мере борьбы со злостью индуистским методом мое сексуальное влечение к Тиму остывало, как чай на морозе. Я практически не возбуждалась от его прикосновений и поцелуев и при первых же ласках чувствовала неодолимую сонливость. Надо ли говорить, что такой эффект работы над собой меня не устраивал.