– Вы позволите? – спросил элегантный рыжий
джентльмен. – Я вас видел вчера на Клане.
– Вы тоже член? – небрежно спросил Гай.
– Некоторым образом, – дипломатично ответил
джентльмен. – Собственно, я представляю левое крыло.
– У вас там есть и крылья?
– Как везде. Может быть, вы, логически продолжая
избранную линию, хотите стать членом и Клана Девятиугольника?
Гай переглянулся с Аленой – она кивнула с любопытством.
– В таком случае прошу. Заканчивайте десерт и пойдемте.
«Опаздывать нам некуда, – подумал Гай, – а узнать
что-то новое не помешает…»
На этот раз ездить никуда не пришлось. Клан Девятиугольника
проводил заседания в соседнем доме. Дверь была открыта настежь, вошедших никто
не встречал и не знакомил, да и внимания на них не обратили. Играла негромкая
синкопирующая музыка, люди бродили по квартире, танцевали, сидели на корточках
у стен. Как ни приглядывался Гай, не смог увидеть никого из нежити – только
люди.
– Садитесь, – сказал рыжий, опускаясь на пол у
стены и жестом приглашая Гая. – Вашу девушку проводят. Сади!
Маленькая брюнетка в чем-то прозрачном подошла к Алене и,
обхватив ее за талию, увела в глубь дома. Гай вопросительно глянул на спутника.
Тот снял пиджак и, протянув Гаю пачку незнакомых сигарет, пояснил:
– Не удивляйтесь. Курите. Расслабьтесь.
Гай закурил. В первый момент ему показалось, что голова
стала стеклянной и в ней медленно плавают клубы зеленого дыма. Вскоре это
ощущение исчезло, и по телу разлилась истома.
Вернулась Сади, легла на пол у их ног, положила руку
незнакомца себе на грудь, а руку Гая на бедро.
– А что дальше? – спросил Гай, с трудом ворочая
языком.
– Клан Факела уверенно проводит свою линию, но ему не
хватает последовательности, – сказал незнакомец. – Сузив направление
удара, направив его на мертвые вещи, они забывают о живой материи. Давно пора,
переступив через глупые условности и отринув устаревшие «роковые треугольники»,
резко увеличить число углов, чему и служит Клан Девятиугольника. Сейчас мы с
вами займемся этой милой девушкой, пока где-то там занимаются вашей, и все
перероднятся со всеми и станут близки…
Гай отпихнул рыжего и вскочил, отгоняя застилавший голову
туман. Обретенным здесь десятым чувством он прощупывал комнаты и вскоре
натолкнулся на искомое – каморку, где на широком диване лежала Алена, которую
раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены были
бессмысленными, как у новорожденной.
Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями
летали из угла в угол, разве что не курлыкали, и, если бы у них нашлось время
поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не били и
вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел Алену, отвесил бородачам по прощальному
полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему пришло в голову, что
бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем не виноваты, но возвращаться
для извинений он все равно не стал.
В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя.
Естественно, она ничегошеньки не помнила.
– Сигарету тебе давали? – спро-сил Гай.
– Давали коктейль. Все поплыло…
– Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, – сказал
Гай. – «Тело находится во власти самого всесильного из властителей –
химии. Дайте мне химию – и, когда Шекспир задумает Гамлета и сядет за стол,
чтобы воспроизвести задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими
подмешанными в пищу крупинками я доведу его разум до такого состояния, что его
перо начнет плести самый несообразный вздор, который когда-либо осквернял
бумагу». Это из «Женщины в белом», а «Женщина в белом» издана в восемьсот
шестидесятом, за десятки лет до того, как военные обратили внимание на химию…
– Гай, ты правда на меня не сердишься?
– Брось, глупенькая, – сказал Гай. – Самое
интересное, что эту теорию «роковых двенадцатиугольников» мне еще дома
развивали. Ахиллесова пята этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно
встают на дыбы, когда по их же логике им следует включить свою девушку в
свободное коловращение плоти… Ужасно негодуют, знаешь ли, страсть как терпеть
не может российский интеллигент проверять свои теории на себе самом, однако
горлопанить ему это не мешает… Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся в
дорогу. А то, не ровен час, вынырнут еще какие-нибудь идеологи-учредители…
Он спустился в бар. В огромном камине с бронзовыми
украшениями пылал огонь, и в огне резвились саламандры, хватая друг друга за
хвосты. У камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана
Девятиугольника.
– Кофе, – сказал Гай, подтолкнув к бармену
позаимствованную на кухне большую эмалированную кружку (при виде значка-факела
повар готов был отдать не то что кружку – всю кухню). – И покрепче. –
Потом со спины подошел к рыжему: – Ба, кого я вижу! Что это вы так быстро покинули
заседание столь славной организации?
– Скучно, – лениво сказал рыжий. – Садитесь,
выпейте. Куда торопиться?
Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом
– значок с алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее
воздействие.
– Кажется, Гай?
– Да.
– Лорд Уэнтворт.
– Интересно, – сказал Гай. – Живых лордов мне
еще видеть не приходилось. Впрочем, и дохлых тоже. Стоп, стоп… Лорд Уэнтворт.
Это совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело…
– В каком смысле?
– Я всю жизнь мечтал о машине времени, – медленно
сказал Гай. – Помимо всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы
прогуляться в одна тысяча восемьсот первый год с автоматом в руках. – Он
допил, швырнул бокал в неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти
весело: – И одним из тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
– Неужели?
– Вот именно, – сказал Гай.
– Надеюсь, не за то, что мой прапрадед соблазнил вашу
прабабушку? – улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
– Вы хорошо знаете историю?
– Боюсь, что нет.
– Боже, чему вас только учат в ваших Итонах… –
покачал головой Гай. – Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек!
Так вот, история… Я никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать в
Сибирь целые полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в
зависимости от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, – в конце
концов, Петр Первый сажал бояр голой жопой на яйца, и ничего – ходит в великих
преобразователях… Гораздо больше меня привлекает внешняя политика Павла
Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию на Англию, Павел
сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч казаков двинулись на Хиву,
чтобы вступить в Индию.