Вот и сказке конец, а кто слушал и дослушал – молодец, дай
ему судьба такую жену, чтобы от нее не нужно было прятаться во вчерашнем дне.
Не у каждого ведь есть знакомый алхимик.
Тринкомали
Его самолет – в три часа дня. Ее – улетает двумя часами позже.
Город Тринкомали, Золотая Ланка, невыразимо прекрасный остров, который с
незапамятных времен именовали раем земным. Отпуск закончился у обоих. Осталось
часа полтора на сборы и прощание.
* * *
Вот и все. Три недели, как один день. Не увидеть ее больше –
это же непостижимо, не умещается в сознании, как раздумья о размерах Вселенной.
И все же, все же… Как ей сказать – и стоит ли вообще говорить? Я сказал бы,
останься все курортным романом, но курортный роман перерос в нечто большее, мы
оба давно это поняли. И каково ей будет узнать, моему искусствоведу с глазами,
в которых читается любое движение души, что никакой я не инженер из Пловдива,
что я – сотрудник управления «Гамма»? Вот именно, ООН, Международная служба
безопасности. И не далее чем завтра мы приступаем к работе там, в Южной
Америке, и ясно, что дело предстоит жаркое: опергруппы отдела «К» не беспокоят
по пустякам. Да, разоружение уже началось, но времена предстоят трудные, и
вернутся не все – нужно трезво оценивать обстановку. Что же, рассказать все и
оставить ее день и ночь думать о казенном конверте, который она может
получить, – синий такой, с черной надпечаткой? Взвалить это на нее –
девушку из другого, по существу, мира? Начало двадцать первого века, на планете
почти не стреляют, люди начали забывать, что такое война, пусть уж в случае
чего на одну вдову военного будет меньше…
Возможно, на чей-то взгляд я поступаю подло. Может быть. Но
виноват в том, что все так случилось, еще и век, сохранившиеся пока очаги боли
и суровых сложностей. Для большинства землян война закончилась навсегда, для
нас она продолжается – и порой калечит нас не пулей и не осколком.
Мы договорились, что тут же напишем друг другу по
возвращении домой. Не напишу. Вообще ни строчки. Пусть считает ловцом курортных
приключений. Пусть. Лучше уж так – в первую очередь для нее лучше. Решено,
молчу. Это пытка – сохранять беззаботность при расставании, но она ничего не
заподозрит, – как-никак мы прекрасно умеем владеть собой. Самая лучшая,
нежная моя, прости. Постарайся забыть обо мне в своей Тулузе, – почему я
до сих пор не был в Тулузе? Там наверняка найдутся, родная, хорошие парни… А я
молчу. «Капитан Никола Гешев из отпуска прибыл!» Вот и все. Теперь только это.
* * *
Тапробана, Силянь, Серендип, Цейлон – сколько было названий
у Золотой Ланки… Давно я мечтала сюда попасть, удалось наконец, и надо же было
этому случиться именно здесь – началось как стандартное курортное приключение,
а кончилось совсем серьезно. И очень печально – я должна улететь, ребята уже в
Африке, и, судя по тому, что операция взята на контроль Совета Безопасности
ООН, карусель ожидается нешуточная. Не надо бы о таком думать, но с заданий,
подобных нашему, частенько не возвращаются. Будь они прокляты, эти недобитки,
рано или поздно мы уничтожим последних, но я думаю сейчас не о противнике, а о
человеке, которого полюбила. Ну как я ему скажу? Милый, доверчивый парень –
знает ли он вообще что-нибудь о том, что происходит в тишине на теневой стороне
улицы? Об управлении «Дельта»? Слышал, несомненно, как многие, что существуют
еще экстремисты, террористы, остатки агентурной сети упраздненных разведок, но
для него это – где-то далеко, прямо-таки в другом измерении, об этом он и не
думает, проектируя в своем Пловдиве мосты, – взорванные мосты он, конечно,
видел только в кино…
Совесть мучит чуточку, искусствовед – ничего лучшего не
придумала. Служительница благолепной музейной тишины, узкие ладони, тонкие
пальцы с маникюром… Как обидно, господи!
Ничего я ему не скажу. Пусть считает легкомысленной ветреной
девчонкой. Что ж, лишь бы не жил в постоянной тревоге за меня, не мучился
оттого, что он, мужчина, не в состоянии защитить любимую женщину. Наименее
жестокий выход. Прости, любимый, возможно, ты бы и не осудил, ты еще встретишь
в своем Пловдиве (как хотелось бы там побывать!) хорошую девушку, которая не
умеет с двух рук стрелять в темноте, на шорох…
Нужно только ничем не выдать то, что на душе, он ведь
понятия не имеет, что мы расстаемся, возможно, навсегда, и не предполагает, кто
я на самом деле. Самое тяжелое – лицедейство при прощании. «Лейтенант Катрин
Клер в ваше распоряжение прибыла!» Это – уже через шесть часов.
Погода прекрасная. Лайнер «Эйр Тапрабана» взлетает точно по
расписанию. В кресле номер двести одиннадцать – мужчина с закостеневшим лицом.
Аэропорт. Диктор стереовидения рассказывает о ходе разоружения так гордо, как
будто это он все устроил. В уголке, у выходящей на летное поле стеклянной
стены, рыдает девушка – но только она одна знает, что плачет, окружающие не
знают, не видят.
Тринкомали – похоже на веселую детскую считалочку.
Тринкомали, Тринкомали…