Он пытался скрыть тот факт, что в последнюю неделю кожа на
его лице и затылке начала в буквальном смысле слова увядать. Он, конечно, знал,
что со всеми, кто побывал в сарае Бобби, происходят определенные перемены, но
сперва ему казалось, что эти перемены благотворны: все три раза он выходил
оттуда помолодевшим, ставшим будто бы выше ростом и способным удовлетворить в
постели и свою жену, и всех ее подруг.
Но с прошлой пятницы он уже не мог себя обманывать. Он
отчетливо видел вены, артерии и капилляры на щеках, и в связи с этим ему
вспоминалась картинка из медицинского атласа, где изображалась кровеносная
система человека. Когда он нажимал пальцами на щеки, они прогибались, будто сделанные
из эластика. Как если бы они… они… истончались.
Я не могу выйти в таком виде, — подумал он.
В субботу, когда он совершенно отчетливо увидел, что с ним
происходит, он сразу же бросился к Дику Аллисону.
Дик открыл ему дверь и сперва не понял, что так беспокоит
Ньюта. Но, приглядевшись повнимательнее, посочувствовал и предложил:
— Пожалуй, тебе нельзя появляться на улицах в таком виде.
Давай позовем Хейзел.
(Телефон, конечно, им для этого не был нужен, но старые
привычки умирают тяжело.) У Дика в кухне было достаточно светло, и Ньют увидел,
что на лице у Аллисона тщательно нанесен грим. Дик сказал, что его научила
этому Хейзел. Да, это происходило со всеми, за исключением Эдли, который
впервые попал в сарай около двух недель назад.
Где же конец всему этому, Дик? — грустно спросил Ньют. Его,
как магнит, привлекало к себе зеркало, висящее на стене в кухне, хотя
собственное отражение в нем делало Ньюта совершенно больным.
Не знаю, — ответил Дик. Одновременно он разговаривал по
телефону с Хейзел. — Но это не имеет никакого значения. Это должно произойти с
каждым. Как и все остальное. Ты знаешь, что я имею в виду.
Конечно, он знал. Но первые перемены, — думал Ньют, украдкой
глядя на себя в зеркало, — всегда наиболее болезненные, потому что они…
интимного свойства.
Сейчас, стоя у зеркала и пытаясь на практике применять
советы, данные ему Хейзел, Ньют почувствовал, что, очевидно, грядет перемена
погоды, потому что все его сведенные ревматизмом суставы вдруг по-настоящему
заныли.
А, собственно, какая разница? Теперь ему должно быть все
равно, какая на дворе стоит погода.
И, не испытывая никакой радости от своего «превращения», он
продолжил практические занятия по гримировке собственного исчезающего лица.
Вторник, 9 августа.
Старый доктор Варвик, закончив прослушивать сердце Томми
Джеклина, устало выпрямился, зацепив при этом кончик носа Томми. Еще совсем
мальчишка, Томми унаследовал от отца их фамильную гордость — большой длинный
нос.
Его отец, — тоскливо подумала Бобби. — Кто-то должен
рассказать его отцу о случившемся. А как решить, кто это сделает? Ее-то не
слишком тревожили подобные вещи, потому что она знала: случайности, вроде
смерти этого паренька Джеклина, случайности, которые она старательно скрывала
от Гарда, все еще случаются.
Но скоро, — подумала она, — ничего подобного просто не
сможет произойти.
Еще несколько походов в сарай — и все образуется.
На соседней кровати хрипела и задыхалась Эстер Бруклин.
Киль: Он на самом деле умер?
— Нет, это у меня такие странные шутки, — сердито сказал
доктор Варвик. — Заткнись, парень! Я знал о том, что он умрет, еще в четыре
часа. Поэтому я и позвал вас сюда. Вы, как-никак, все-таки отец города.
На мгновение его глаза остановились на Хейзел и Бобби.
— Прошу прощения. И две матери города.
Бобби без тени юмора улыбнулась. Скоро в Хейвене исчезнут
последние половые различия. Не будет ни отцов, ни матерей. Будет новая
генерация людей — «Превращенные».
Она посмотрела на остальных и увидела, что они потрясены.
Хвала Господу, она не одна! Томми и Эстер прибыли сюда три часа назад, и оба в
то время были живы. Почувствовав себя плохо, Томми гнал машину с отчаянной
скоростью.
Чертов парень и впрямь оказался героем, — подумала Бобби. —
Хотя, к сожалению, единственное, чем мы можем отплатить ему — это сделать ему
гроб попросторнее.
Она оглянулась на лежащую без сознания Эстер. Бледная как
стена, тяжело дышит. Они уже возвращались, когда у обоих почему-то разболелась
голова. Затем у Томми хлынула носом кровь, а у Эстер внезапно началась
сильнейшая менструация. Томми становилось все хуже. Вскоре он попросил Эстер
сесть за руль, потому что ему начало мерещиться черт знает что. Словом,
начались галлюцинации. Эстер и самой казалось, что глаза затянула черная
пелена, но она нашла в себе силы доехать до города и постучать в дверь к доку
Варвику. Она еще помнила, как он открыл дверь и распростер ей навстречу
объятия, но после этого сразу же потеряла сознание и до сих пор в него не
приходила.
Хейзел спросила:
— А как девушка?
— Кровотечение нам удалось остановить, — сказал Варвик. —
Она молода, и я надеюсь, что организм справится. — Он строго посмотрел поверх
очков на собравшихся: — Я знаю ее родителей, и мне не хотелось бы причинять им
горе. Но, думаю, до конца она так никогда и не оправится.
Воцарилась растерянная тишина. Бобби прервала молчание:
— Это не так.
Доктор Варвик повернулся, чтобы взглянуть на нее.
— Она придет в себя, — сказала Бобби. — Она придет в себя,
когда ее «превращение» полностью закончится.
— Возможно, — пробормотал про себя Варвик. — И все же пока
положение остается критическим.
Бобби согласно кивнула головой: Да, плохо. Для Томми — еще
хуже. Его родителей очень огорчит это известие. Я пойду и сообщу им о
случившемся. И мне хотелось бы, чтобы все составили мне компанию.
Первым отозвался Эдли Мак-Кин: Если хочешь, я пойду с тобой,
Бобби.
— Спасибо, Эд, — обратила к нему Бобби усталый взгляд. —
Спасибо во второй раз.
Они вышли. Остальные проводили их взглядом и вновь
повернулись к кушетке, на которой без сознания лежала Эстер Бруклин,
пожертвовавшая своей жизнью во имя…
…да что там, во имя нескольких десятков батареек.
Среда, 10 августа.
С того дня как Бобби вернулась к нему, Гард много думал и
все больше приходил к выводу, что так дальше продолжаться не может. Слишком
много кровоточащих носов, слишком много больных голов. И в этом, безусловно,
сказывалось воздействие корабля. Он никогда не забудет тот день, когда впервые
коснулся гладкой металлической обшивки и, ощутив вибрацию, едва сумел
остановить носовое кровотечение. Вспоминать это его заставлял инстинкт
самосохранения. Конечно, то, что он все время много пил, каким-то образом
предохраняло его, но все же не раз и не два из его носа хлестала кровь. А
теперь еще выпавший зуб!