– Мало ли почему муж мог задержаться, – осторожно
сказал Спартак. – Сейчас на дорогах заторы, на попутку так просто не
посадят, про пригородные паровики уж и не говорю...
– Да ладно вам успокаивать, я не совсем дурочка, – она
провела ладонью по волосам. – За это время от Ленинграда можно было пешком
дойти. Война – случиться могло всякое, от недоразумения до... до
непоправимой беды. Что именно – пока нам не узнать, поэтому нечего гадать.
Налейте лучше, Спартак, нам еще по рюмочке...
«Да, ешкин кот, – подумал Спартак, наклоняя бутылку над
сдвинутыми рюмками, – тяжело бедолаге приходится. Жить совсем одной
посреди леса. Ждать прихода врага. Причем сперва надо убедиться, что это именно
немцы подходят, а только потом взорвать тут все и уходить. А немцы начнут
преследовать, она не может об этом не думать!»
– Подождите! – Оля вдруг хлопнула в ладоши. – Как
же я забыла!
Вскочила, подбежала к окну, откинула занавеску, подняла
крышку какого-то ящика, стоящего на подоконнике... Надо ж, патефон, а рядом на
стуле стопка пластинок! Оля взяла верхнюю пластинку, поставила на круг,
опустила иглу. Заиграл вальс.
– Давайте, товарищ лейтенант, попробуем забыть, что идет
война. Ну что же вы меня не приглашаете? Или танцевать не умеете?
Спартак поднялся из-за стола. Подошел к коменданту Оле,
церемонно поклонился. Когда он обнял ее и чуть приблизил к себе, почувствовал
запах духов «Кремль» – такие же, которыми пользовалась и Влада. А потом была
еще одна пластинка, и еще одна, еще немного вина, переход на «ты», первый
поцелуй, еще одна пластинка и уже долгий поцелуй...
Потом всю ночь пахло полевыми травами, духами «Кремль» и
пo2том. А в открытое окно вместе с луговым ароматом, ночной прохладой и
стрекотом кузнечиков нет-нет да и ворвется отзвук далекой канонады. Все-таки
война где-то рядом...
Это, бесспорно, была самая страстная и одновременно самая
нежная ночь в его жизни. Наверное, такое возможно только на зыбком островке,
случайно всплывшем посреди войны, только когда завтра вам предстоит
расставаться и, скорее всего, не суждено увидеться вновь...
А потом, завидев рассвет, расчирикались ранние пташки.
– Ты не думай, что я уже похоронила мужа, – Оля
запустила руку ему в волосы. – И я люблю своего мужа. Просто неизвестно,
что с нами со всеми будет завтра... Вернее, – она откинула голову,
посмотрела на окно, – уже сегодня.
– Сегодня я должен буду улететь, – сказал Спартак.
Глубоко вздохнул: – Оля...
– Тсс, – она прижала палец к его губам. – Не
говори ничего. Я знаю, что ты хочешь сказать. Тебе не за что оправдываться и
незачем мне что-то обещать. Нам было хорошо, нам сейчас хорошо, мы подарили
друг другу ночь, давай ее просто запомним, – она ласково провела ладонью
по щеке Спартака. Потом положила голову ему на грудь: – Чертова война. Это
надолго, я это чувствую...
– В последние две свои увольнительные я не заходил домой,
думал, еще десять раз успею, – зачем-то сказал Спартак, закрыв
глаза. – Не успел. Хорошо хоть письма пока доходят. Сестра пишет, что ее
призвали в армию. Переводчицей. Встретимся ли?..
– Сестра младше тебя или старше? – спросила Оля.
– Старше. Знаешь, есть такой исконно русский типаж:
«непутевая баба», вот это про нее. Вроде бы образованная, умная, а...
непутевая. Жизнь не ладится. С хорошей работы выставили, с замужеством не
получилось. В нее давно влюблен наш сосед, которого мы зовем между собой
Комсомолец, но ему она взаимностью не отвечает. И как думаешь почему? По
идеологическим разногласиям. Ну разве так должно быть, а? Хотя... в последнем
письме она как-то странно написала... Его на фронт отправляли...
– И последнюю ночь сестра провела с ним, – уверенно
сказала Оля. – Это по-женски – вознаградить за преданность в любви.
– А мама осталась одна, – продолжал откровенничать
Спартак, гладя ее русые волосы. – Хорошо, в квартире еще есть соседи. Не
так тяжело, помогут в случае чего. А в городе, пишут, начались перебои с
продуктами. Я откладываю понемногу из пайка, надеюсь, когда-нибудь вырвусь в
увольнительную хоть на день, отдам.
– Ты хороший, – сказала комендант Ольга. –
И почему, чтобы нам встретиться, нужно было начаться войне? Тихо, молчи,
ничего не говори. Я все знаю. И то, что война-то нас и разлучит...
Глава 10
Разбор полетов
К ангару за ним пришел лично командир эскадрильи Серегин:
– Пошли, лейтенант.
Спартак поднялся с земли, отряхнул задницу и направился
вместе с майором к командному пункту.
– Слушай меня внимательно, Котляревский, – сказал Серегин,
чуть сбавив шаг. – Ты уже догадался, что эти крысы прибыли по твою душу.
Так вот, усвой главное: ты виновен, и тебя придется наказать...
– Я виновен? В том, что самолеты не радиофицированы?!
– Не перебивать, лейтенант! – Серегин не повысил голос,
но прозвучало как окрик. – Еще раз повторяю: ты виновен, и этого не
изменить. Усвоил? А чего ты, собственно, хотел? Напомню тебе, что ты не
выполнил полетное задание – оставил бомбардировщики без прикрытия, и один
«эсбэшный», между прочим, был сбит. На твое счастье, зенитным огнем. И по
большому счету неважно, что или кто тебе помешал, факт есть факт – задание ты
просрал. Сейчас вопрос стоит по-другому: какое наказание ты получишь. А можешь
получить по полной. Трибунал...
– То есть как... трибунал? – Спартак в растерянности
даже остановился.
– Вот так, – устало сказал Серегин. – Пошли,
некогда. Тебя захотят прижать к ногтю, намерение такое, кажется, кое у кого
имеется. Но ты не дрейфь раньше времени, будем отбивать тебя изо всех сил. Тебя
хотят показательно наказать. Что от тебя требуется... Давай договоримся так. Ты
шипы-то не выпускай и иголки не топорщи. И никаких мне театральных жестов:
бросания на стол партбилетов, разрыва рубах на груди – мол, стреляйте, тыловики
позорные! Спокойно, по-деловому объяснишь еще раз, как было дело, как ты это
описал в рапорте... Ведь ты описал, как было на самом деле? – Серегин
пристально взглянул на него.
– Врать не приучен, – буркнул Котляревский.
– Значит, спокойно, по-деловому объяснишь свои действия. И
точно так же отвечаешь на вопросы. И очень тебя прошу, не уходи в сторону
от конкретики. Без всяких обобщений, умозаключений и обвинений. Держи себя в
руках, даже если тебе вдруг покажется, что дело пахнет жареным.
Они дошли до дверей КП, Серегин взялся за дверь.
– Понял, – сказал Котляревский.
– Тады ладно.
В ленинскую комнату народу набилось – мухе негде упасть. И
хотя все свои смотрели на Спартака с пониманием и сочувствием, Мостовой даже
подмигнул из толпы, Спартак шел мимо ребят к небольшой сцене как сквозь строй.
На сцене, за столом, покрытым красным сукном, сидело трое чужих.
И что это именно чужие, было сразу видно по водянистым глазам. Двое в форме,
один в штатском. Ну прям особая тройка на выезде. Спартаку предложили подняться
и занять одинокий стул с краю. Спартак сел и мигом почувствовал себя мишенью в
тире.