Второе восстание Спартака - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков, Андрей Константинов cтр.№ 13

– Натка...

«Черт, веду себя, как малолетка...»

– Злишься? – спросила она.

Спартак собрался с мыслями и как можно равнодушнее пожал плечами:

– Да с чего?

– Тебе никто не доложил?

– О чем?

– Думаешь, я поверю, что ты не знаешь?

– Я много знаю, а тебя интересует что-то конкретно?

– Ты дурак?

Совсем как в детской игре, где позволяется разговаривать только вопросительными предложениями.

И Спартак проиграл, сдался, вздохнул утвердительно:

– Дурак. Знаю. Доложили.

Она наконец посмотрела ему в глаза. Но лучше б не делала этого: глаза ее были холодные, пустые. И бледно-голубые, как зимнее небо. Она потупилась и сказала жестко:

– Это жизнь, Спартак. Я не могу ютиться в одной комнате с родителями. И у тебя мама и сестра... А Юр... а у моего мужа трехкомнатная квартира. Он хорошо зарабатывает. Он твердо стоит на ногах...

Она осеклась, а Спартак смотрел на нее и недоумевал. Он не мог разобраться в собственных ощущениях. Нет, он по-прежнему любил Наташку, хотел ее, знал, что с ней ему будет хорошо так, как ни с одной другой женщиной... Однако, по большому счету, трепет и нежность, желание защитить и оградить подругу жизни куда-то ушли.

Дрянь.

Предательница.

Война. Война изменила его, заставила повзрослеть раньше времени, вот в чем дело.

Она вдруг опять вскинула на него пронзительные глазищи, сказала просто:

– Твоя мама пригласила нас к вам на Новый год. Обоих. Ты... ты позволишь прийти?

– А у него что, места в квартире не хватает? – желчно спросил Спартак.

– Ты против?

И посмотрела исподлобья, смущенно, беззащитно... как обычно смотрела, если что-нибудь очень-очень хотела.

Опять «вопрос – вопрос». И опять Спартак проиграл, сдался:

– Да приходите, чего уж...

Ему и в самом деле захотелось посмотреть на того, кого предпочла Натка. Просто посмотреть. Мы ж ведь интеллигентные люди, морды квасить друг другу из-за бабы не будем...

– Спасибо.

«А про фронт не спрашивает, – холодно отметил Спартак. – Не интересуется, не ранен ли я...» И спросил с ехидцей, просто чтобы не молчать:

– И кто ж он таков? Полярник? Стахановец?.. Или, может, летчик?

– Нет, – отрезала она. – Я... я зря сюда пришла. Думала, что... В общем, прости.

Повернулась и вышла, не прощаясь. Застучали по лестнице каблучки. Спартак опять остался один.

И чего приходила?

Но ведь пришла же... Зачем-то.

Может, из-за этого мама такая напряженная – пригласила бывшую пассию сынули с мужем, а тут сынуля сам проявился? И, спрашивается, зачем Натке приходить на Новый год с законным мужем, ежели я приехал?

Нет, никогда нам женщину не понять.

Только одно он понял четко, вдруг осознал с пронзительной ясностью: на бойню под названием Финская операция, происходящую на Карельском перешейке, он больше не вернется. Пусть его считают дезертиром – плевать. Не вернется.

Кто мог знать, что все так получится...

Наступал новый, тысяча девятьсот сороковой год. По давно сложившейся традиции праздник всей коммуналкой вскладчину отмечали в комнатах Котляревских – как наиболее приспособленных для приема большого количества гостей. Хотя слово «большого» весьма относительно: помимо семейства Спартака присутствовали Комсомолец, Марсель с папой и мамой, старик Иннокентий из дальней, возле туалета, комнаты... И чета Долининых. Или как там они теперь зовутся...

Итого десять человек. Не так уж много.

Муж Долининой оказался не полярником, не стахановцем и не летчиком. Он оказался партийным работником. Не то инструктором, не то агитатором, пес их разберет в ихней иерархии. В двубортном полосатом костюме, с прилизанными волосами, ясноглазый, чисто выбритый, косящий то ли под певца Лемешева, то ли под какую-то заграничную кинозвезду.

Гнида. Да еще с трехкомнатной квартирой...

Поначалу Спартак, и без того склонный к юношескому самокопанию, думал, что резкая антипатия к герою Наткиного романа вызвана исключительно ревностью, но потом посмотрел на Марселя и Комсомольца – и понял, что парням хлыщ нравится ничуть не больше, чем ему самому.

Ну, Марсель – понятно, ему всегда претили любые проявления законопорядка и государственности. Однако Комсомолец, который, казалось бы, должен адекватно воспринимать товарища по борьбе, тоже смотрел на хлыща холодно и чуть брезгливо, задавал провокационные вопросы и снисходительно ухмылялся ответам.

Хлыщ не нравился никому.

Кроме Натки, наверное. Но хлыщу на это было наплевать. Он сидел рядом со Спартаком и всячески старался Спартаку приглянуться – то подливал в бокал, то заводил беседы о тяготах фронта, то восхвалял Натку...

Наташка, красная как рак, вяло ковыряла вилкой салат.

Звали его Юра. (Ну не дурацкое ли имя?)

Впрочем, Спартак морду бить ему по-прежнему не собирался. (Кто ж виноват, что в результате это случилось? Сам Юра и виноват.)

А началось все как обычно; все, как помнил Спартак по прошлым Новым годам, разве что значительно более скромно: во время Финской со снабжением в городе стало совсем худо. И тем не менее – поздравления, пожелания, тосты и смех. Старик Иннокентий из комнаты возле сортира захмелел первым и принялся наезжать на папашку Марселя:

– Я Юденича гонял, мать твою! Всю Мировую провоевал, потом всю Гражданскую! Имею право! Где ты был, где воевал, а?! А я Антанту вот этим кулаком глушил!

Папашка привычно и беззлобно отмахивался, подливая всем окружающим. Влада чуть хмельно кокетничала с Комсомольцем, Комсомолец краснел. В общем, все как всегда.

Вот только...

Вот только Марсель старательно на отца не смотрел, а отец его, в сером, в крупную клетку пиджаке, сидел рядом с Марианной Феликсовной и подливал всем из уже знакомого Спартаку графинчика, а жена его, мать Марселя, рано постаревшая, измученная бесконечными стирками, готовками и уборками, скромно жалась в дальнем углу стола, а Влада время от времени бросала на этого папашку изничтожающие взгляды...

А потом Спартак вспомнил некую одежку – серую и в крупную клетку, – которую мама быстро сунула в шкаф. И вспомнил ее замешательство при появлении сыночка, смущение Влады, недовольство папашки и смятение Марселя. И ополовиненный графинчик. И обратил внимание, что Марианна Феликсовна нет-нет да и прижмется, будто невзначай, худым плечиком к плечу Марселева отца.