Мужик развелся с женой, она ему вещи не отдавала, говорит,
они мои, и ничего ты не докажешь, а сунешься – вызову милицию. Пока она на
работе, муж с друзьями пришел и забрал свое... Самое смешное, что Спартак тогда
поверил этому объяснению, и все подозрения улетучились. Молодой ведь был
совсем, наивный, как черт знает кто. И только гораздо позже он понял, что
элементарно стоял на шухере, когда марселевские дружки чистили чью-то хату...
Воспоминания проскочили перед глазами с быстротой
курьерского состава, проносящегося мимо захудалого полустанка. Тогда, много лет
назад, камень так и не был брошен, потому как шухера не случилось. Вот на что
намекает Марсель: брошенный камень – это сигнал шухера. Пока, значит, все в
порядке, можно продолжать, как идет. А если...
А если он ошибается и кусок угля в руке Марселя ничего не
значит? Нет, очень даже значит! Не стал бы Марсель в пиковый час пускать все на
самотек...
– В коммуналке проживала еще одна семья, – уже гораздо
увереннее продолжал Спартак, – в самой большой комнате, возле черного
входа. Слово «семья», может, и не совсем годится, потому как всего один человек
там жил. И его вы знаете. Это наш Кум...
Никто не вскочил со своего места, не послышалось возгласов
вроде: «Ну ни хрена себе!», – никто не переспросил полным недоумения
голосом: «Чего?! Наш Кум?!» Значит, уже знали. А раз так, то Спартак попал
своим ответом в десятку. Выходит, выпущенный из ладони уголь и впрямь станет
сигналом шухера...
– Собственно, все, больше никто у нас прописан не
был, – закончил Спартак. – Всех, кто приходил в квартиру, надеюсь,
перечислять не надо?
– Теплая компания у вас подобралась, – Мойка обошел
Спартака, встал перед ним, заглянул в глаза. – Никак расстаться не можете.
И здесь продолжаете дружить?
– Мы и там не дружили, – ответил Спартак, спокойно
выдерживая взгляд. – Сосед и друг – суть не одно и то же.
В Мойкиных глазах полыхнула ярость, он готов был вспылить,
наверное, выпалить что-нибудь типа: «Ты кого, сука фраерская, поучаешь!» Но –
не иначе усилием воли – все же сдержал себя. Видимо, отвлекаться на какого-то
фраерка не входило в его планы на этот вечер. Он спросил, подпустив в голос
вкрадчивости:
– А как так получилось, что вы всей своей неразлучной
квартирой вдруг оказались в одном лагере? Случайно? Само собой так вышло,
хочешь сказать?
– Сперва я тоже удивился, вот прямо как ты сейчас, –
Спартак мог позволить себе быть вполне искренним. – А потом припомнил,
сколько всяческих совпадений и случайностей я видывал в этой жизни, и
удивляться перестал. В сравнении с некоторыми случаями этот меркнет и
бледнеет...
– Слышь, Спартак, а чего вообще ты раньше молчал, как
партизан в гестапо?
Спартак обернулся на голос. Этого коренастого, черноволосого
блатного он знал плохо. Знал, что тот из шестого отряда. А вот как зовут...
Лопарь, что ли?
– Чего ж ты никому ничего не обронил про свое знакомство с
Кумом? Думал, не выплывет?
– Ладно бы он только про это знакомство молчал, –
подхватил Мойка. – Про знакомство Марселя с Кумом он тоже знал и молчал...
Или Марсель просил тебя языком не молоть?
– Я, во-первых, разумный человек, во-вторых, битый и тертый.
Стало быть, и без чьих бы то ни было просьб лишнего никогда не болтаю. Давно
уже усвоил, что не надо трендеть, когда не спрашивают, – сказал
Спартак. – Вот зазвали бы меня, как сегодня, но только раньше, спросили
бы: «Знал такого – не знал, жил по соседству – не жил», – и я бы все
выложил как на духу...
– Ладно, по этой колее мы, кажись, уже проезжали. –
Володя Ростовский хлопнул ладонями по коленям. – Ты мне вот что скажи,
паренек. Значит, вы с самого что ни есть детства сообща проживали на одной
хазе? Примерно одногодки – Марсель, Кум и ты, – он пригладил усы. –
Значит, интересы должны были быть общие...
– Почти, да не совсем. Комсомолец... то есть Кум, старше нас
обоих. А я старше Марселя на год, – сказал Спартак. – Это сейчас, в
нашем уже возрасте, на пять лет больше, на пять лет меньше – считай одногодки,
а в детстве и отрочестве год – это уже очень много. К примеру, я в девятом
классе смотрел на десятиклассников, как на совсем больших, снизу вверх. И
компании были разные...
– Хорошо, хорошо, – махнул рукой Володя
Ростовский. – Главное, что вы все жили рядом и почти все друг про друга
знали, так ведь?
– Когда живешь бок о бок, многое знаешь друг о друге, но все
разве можно знать?
– Все не все, но важные события мимо не проходили, –
Володя вновь огладил усы. – У кого-то кто-то умер, сел или родился,
кого-то уволили, кого-то повысили, у кого когда дни рождения, если кого-то в
пионеры примут или в комсомол... Вот когда, скажем, тебя в комсомол принимали,
про это все в квартире знали? Ты же в комсомоле состоял?
– Состоял, – сказал Спартак.
– Тебя не Кум часом принимал в комсомол? –
улыбнулсяВолодя Ростовский.
– Не-а, не он. Я уже и не помню, кто это был. Какой-то инструктор
в райкоме.
– А Марселя тоже не он, не Кум, принимал в комсомол?
Опа! Пальцы не удержали кусок угля, он полетел вниз,
стукнулся о другие куски в куче, скатился на пол. Марсель отряхивал запачканные
руки...
Краем глаза Спартак следил за Марселем и не пропустил этот
момент. Шухер!
Кроме того, Спартак почувствовал, как в помещении что-то
неуловимо колыхнулось, словно пронесся невидимый ветер. Да нет, конечно,
никакой мистики не было – кто-то резко поднял голову, кто-то наоборот замер,
кто-то именно в этот момент кинул внимательный взгляд в сторону Спартака...
Черт его знает, обратил бы Спартак на это внимание, если бы не выброшенный
Марселем уголь. Скорее всего не обратил бы. Слишком удачно встроен был в
течение беседы невинный вопрос про комсомол. «А насчет комсомола я что-то такое
слышал... – вдруг вспомнил Спартак. – Уже здесь, в лагере. Вроде бы
вор в законе не может состоять в комсомоле, в партии, чуть ли не в
профсоюзе...»
– Марселя? – невинно переспросил Спартак, чтобы
окончательно собраться с мыслями. – В комсомол? А разве Марсель был в
комсомоле?
– А разве нет? Все же вступали, – вновь огладил усы
Володя Ростовский.
– Лепишь, сука! – Мойка подскочил к Спартаку и, схватив
за воротник, принялся трясти. – Дуру гонишь, фря поганая! Сговорились!
Одна кодла!
Спартак видел перед собой глаза вора: сузившиеся до чуть ли
не бритвенной узости, полыхающие злостью и... страхом. Он обхватил запястья
Мойки и крепко сжал. Удивительно, но Мойка тут же отпустил его, быстро
отступил, да и вообще повернулся к Спартаку спиной. Шагнул в сторону
Ростовского:
– И чего? – Затем, театрально раскинув руки, повернулся
влево, повернулся вправо. – И вы поверили этому фраерку, этому зассыхе? Да
он за своего дружка держаться будет, как телок за вымя, петь будет, как в
опере!