Пальцы молодых людей встретились – горячие пальцы Кости и прохладные пальцы Вероники. Костя дрожал и не мог двинуться с места.
– Эй, – позвал Ахметка, входя в сарай, – поглядели, и хватит. Хозяин придет, ругаться будет.
Вероника кинула еще один взгляд на Костю и сожгла его сердце.
Вечером, уже позже, когда Костя был на улице, Косой сказал ему, что матросы с «Радонежского» слышали, что эту английскую девицу ее кавалер ночью бесчестил и она кричала. Костя не поверил, не хотел поверить, но возненавидел холодного Дугласа.
* * *
Мистер Робертсон уже сносно говорил по-русски. Он начал изучать язык еще в Лондоне, решив сопровождать Веронику в дальний путь, и не терял ни одного дня в путешествии. Он не чурался разговоров с попутчиками в поездах и кондукторами, крестьянами и полицейскими чинами. Склонность к подражательству и настойчивость привели к тому, что Дуглас понимал все и мог выразить любую мысль, правда, произношение его оставалось настолько британским, что не каждый мог его понять. А Вероника, которая также изучала язык этой страны, произносила слова правильно, ибо была награждена от природы музыкальным слухом, но, к сожалению, знала мало слов и совершенно не понимала грамматики.
Колоколов-старший в тот вечер часа два беседовал с мистером Робертсоном. Любознательность в сочетании с подозрительностью заставила его быть настойчивым. Ведь англичане впервые приезжают в Новопятницк. И дело у них такое, по какому раньше люди сюда не попадали, – искать пропавшую экспедицию. И девушка хороша собой, так хороша, что Колоколов пожалел, что ему уже шестой десяток. А то бы… А что? Жениться, может быть, и не женился бы, а иметь в любовницах настоящую английскую даму – такого не удавалось ни одному сибирскому промышленнику от Читы до Иркутска. А сомнения тоже были. Сомнения вызывал Робертсон. Молодой, наглый, голову держит высоко, а по глазам лжив. С первого же мгновения Ефрем Ионыч почуял холод между молодыми англичанами – они не похожи на жениха и невесту. А если обман? Тогда искать его надо в Робертсоне – с мисс Смит все ясно. Достаточно открыть газету, чтобы понять – была такая экспедиция, вся Европа читала, что молодая дочь путешественника отправилась в дальнее путешествие. Это понятно, это по-христиански. Но спутник – что за спутник? Какая может быть у него корысть?
Нельзя сказать, что Колоколов не верил в любовь. Сам был молод, совершал глупости и не жалел о них. Потом сообразил, что не женщины ему нужны, а он им. Все они смелые да недоступные, пока ты им даешь волю. А если женщина видит, что ты без нее обойдешься, она начинает беспокоиться и вот уже готова за тобой бежать. Ты только потерпи, не рви зеленое.
Может, и не стал бы Ефрем Ионыч тратить время на разговоры с мистером Робертсоном, если бы Вероника не задела его сердце. Давно такого не случалось, после той цыганки в Новониколаевске, а тому уже шесть лет.
Колоколов знал о ночном происшествии на пароходе – доложили. И происшествие ему было непонятно. Как можно насильничать собственную невесту? И какой мужик позволит себе лезть к женщине, если она не выкажет согласия? Кто в этой паре хозяин, кто слуга? Равных людей не бывает…
Битых два часа Колоколов говорил с Дугласом, но, если не знаешь языка, до сути человеческой не докопаться. Получалось, что мистер Робертсон как бы сделал Веронике великое одолжение, оплатил все путешествие и горит желанием совершить доброе дело.
Так они и расстались, поговорив бесполезно. Колоколов пошел к себе в кабинет – бумажные дела накопились. Но не работалось. В ушах стоял горловой Вероникин голос, а в глазах – ее внимательный взгляд. Открытый, спокойный и бесстыжий.
Через полчаса Колоколов не выдержал, пошел по дому. А дом был пуст. Ни гостей, ни сына.
Колоколов задул в кабинете лампу, сел у окна и стал смотреть на улицу.
А Костя гулял с Вероникой по набережной. Набережная – пологий спуск к Лене за пристанью. Когда-то ссыльный анархист Прелюбодейко решил высадить здесь аллею из лип – тосковал по своей Украине. Он их укутывал на зиму дерюгой, разжигал костры – и сколько лет он прожил в Новопятницке, столько эти деревья жили и даже выросли выше человеческого роста. Но потом Прелюбодейко сгорел от чахотки. Перед смертью умолял, кричал людям, чтобы не оставили его деточек. И все обещали. Колоколов тоже – аллею хотелось спасти. Но зимой не собрались, забыли закутать – каждый думал, что другой сделает. Весной, когда липы не распустились, переживали. Отец Пантелеймон готов был бороду себе вырвать за забывчивость.
Так что Костя с Вероникой гуляли над рекой среди тонких, уже побитых ветрами и покосившихся, подобно старому забору, липовых стволов. Там лежала здоровая колода – когда-то втащили сюда, чтобы сидеть, смотреть на луну. Так и звалась: лунная колода.
Сидели там те, кто имел серьезные намерения. Если парень в Новопятницке скажет девушке: «Пошли на колоду», можно готовиться к венцу. Вероника про колоду не знала и села на нее без задней мысли. Было ветрено, она прижалась плечом к Косте и молчала – англичанки народ молчаливый. И Косте казалось, что вернулся вечер пятилетней давности, когда он сидел в оксфордском парке на подстриженном газоне и Салли молчаливо жалась к нему плечом. Салли потом прислала письмо, что ждет ребеночка. Костя письмо сжег, чтобы не попалось на глаза отцу.
Английский язык вылезал из Кости, словно изображение проявляемой фотографии. Он даже из Байрона вспомнил, правда, не точно, и Вероника его мягко поправила.
– Я вспоминаю Оксфорд, – говорил Костя, и Веронике было странно, почти сказочно, что неуклюжий русский дикарь говорит об Оксфорде, а рука его все тяжелее жмет на плечо.
– Я так переживаю о судьбе отца, – сказала Вероника.
– Я поеду с вами, – сказал Костя. – Вам нужен защитник в пути.
– О, как я вам признательна!
Вероника легко коснулась губами его щеки, и Косте стало внутри щекотно и горячо. Он отыскал ее губы и впился в них, и они стали падать с колоды, но Вероника легко вскочила и рассмеялась:
– Какой вы неуклюжий!
Костя помог Веронике отряхнуться, она все смеялась, но негромко.
С неба упала звезда.
– Я собирался просить отца, чтобы он отпустил меня с экспедицией профессора Мюллера, – сказал Костя, когда они уже снова сидели рядом на колоде, но не касались друг друга. – Но теперь поеду с вами.
– Профессор Мюллер такой умный, – сказала Вероника. – А вы видели, как падал тот болид, который он собирается отыскать?
– Светло было, как днем, – сказал Костя. – И грохот – стекла повылетали.
– Дуглас тоже хотел на него посмотреть. Он журналист, он должен написать об этом для «Дейли мейл». Но поиски моего отца важнее, правда?
– Разумеется, – сказал Костя. – Пускай ваш Дуглас едет с профессором – мы найдем вашего отца без его помощи.