Духи дамы в черном - читать онлайн книгу. Автор: Гастон Леру cтр.№ 27

В девять утра я спустился вниз и, отправившись под потерну, в комнатку, которую мы прозвали залом военного совета, сменил на часах Рультабийля. Ни одного вопроса я задать ему не успел, потому что вошел г-н Дарзак и объявил, что хочет сообщить нам нечто важное. Мы с тревогою просили, в чем дело, и он ответил, что собирается вместе с г-жой Дарзак уехать из форта Геркулес. От удивления мы с Рультабийлем потеряли дар речи. Придя в себя, я принялся отговаривать его от столь опрометчивого шага. Рультабийль холодно поинтересовался, какие причины побудили г-на Дарзака принять такое неожиданное решение. В ответ г-н Дарзак поведал нам о сцене, которая разыгралась накануне, и мы поняли, насколько трудно стало жить Дарзакам в замке. Все дело сводилось к одной фразе: «С миссис Эдит случилась истерика». Причину истерики мы с Рультабийлем поняли сразу, так как прекрасно видели, что м-с Эдит с каждым часом ревнует все сильнее и все менее спокойно сносит знаки внимания, оказываемые ее мужем г-же Дарзак. Отзвуки сцены, которую она устроила в прошлую ночь г-ну Рансу, проникли сквозь толстые стены «Волчицы» и донеслись до г-на Дарзака, как раз совершавшего обход двора.

Как и всегда в таких обстоятельствах, Рультабийль попытался прибегнуть к голосу рассудка. Он согласился в принципе с г-ном Дарзаком, что их пребывание в форте Геркулес следует по возможности сократить, однако заметил, что речь идет об их безопасности, поэтому слишком спешить с отъездом не следует. Только что опять завязалась борьба между ними и Ларсаном. Если они уедут, Ларсан легко сможет их настичь, причем в самое неожиданное время и в самом неожиданном месте. Здесь же они всегда наготове, начеку. Уехав, они окажутся беззащитны: их уже не будут охранять крепостные стены форта Геркулес. Да, так больше продолжаться не может, однако Рультабийль попросил еще неделю — ни больше ни меньше. Когда-то Колумб сказал: «Дайте мне неделю, и я подарю вам новый мир!» Рультабийль, казалось, готов был переиначить эту фразу: «Дайте мне неделю, и я избавлю вас от Ларсана!» Сказать он этого не сказал, но, определенно, подумал.

Г-н Дарзак пожал плечами и ушел. Мне показалось, что он рассердился. В таком состоянии мы видели его впервые.

— Госпожа Дарзак никуда не поедет, и господин Дарзак останется с нею, — проговорил Рультабийль и тоже ушел.

Через несколько минут явилась м-с Эдит. Ее простой, но очаровательный туалет был весьма ей к лицу. Она тут же принялась со мною кокетничать и с несколько показной веселостью смеяться над службой, которую я нес. Я с живостью ответил, что она немилосердна: ей ведь прекрасно известно, что мы бросили вызов злу и несем эти утомительные дежурства, чтобы спасти прекрасную женщину. М-с Эдит рассмеялась и воскликнула:

— Дама в черном! Да она всех вас просто околдовала. Боже мой, как мило она смеялась! В другое время я, разумеется, не позволил бы говорить в таком тоне о Даме в черном, однако в то утро у меня не было сил сердиться. Напротив, я рассмеялся вместе с м-с Эдит:

— Быть может, вы в чем-то и правы.

— А мой муж еще и сумасшедший! Никогда не думала, что он так романтичен. Но я тоже романтична, — призналась она и посмотрела на меня своим необыкновенным взглядом, который уже не раз заставлял меня терять спокойствие.

В ответ я лишь вздохнул.

— Во всяком случае, — продолжала она, — мне доставила много радости беседа с князем Галичем, который, уж конечно, романтичнее всех вас вместе взятых.

Я скроил такую мину, что она звонко расхохоталась. Что за непонятная женщина!

Тогда я поинтересовался, что такое этот князь Галич, о котором она столько говорит, но которого нигде не видно.

М-с Эдит ответила, что за завтраком мы его увидим — повинуясь нашему желанию, она пригласила его, — и затем рассказала мне кое-что об этом человеке.

Я узнал, что князь Галич — весьма богатый помещик из той области России, которая именуется там «черноземьем», области весьма плодородной и расположенной между лесами Севера и степями Юга. Унаследовав в двадцатилетнем возрасте обширные подмосковные имения, он расширил их благодаря экономному и разумному управлению, чего никак не ожидали от молодого человека, главными занятиями которого были до этого охота и книги. О нем говорили, будто он человек рассудительный, скупец и поэт. От своего отца он унаследовал также высокое положение при дворе. Он был камергером; ходили слухи, что за большие заслуги отца царь оказывает сыну особое расположение. При этом князь Галич был нежен, словно девушка, и необычайно силен. В общем, этот русский дворянин взял геем. Я его еще не знал, но он был мне уже неприятен. Что до его отношений с супругами Ранс, то они были по преимуществу соседскими. Купив два года назад великолепное имение, которое за висячие сады, цветущие террасы и балконы прозвали «садами Семирамиды», князь неоднократно оказывал помощь м-с Эдит, когда та надумала устроить в крепостном дворе экзотический сад. Он подарил ей несколько растений, которые прижились в форте Геркулес и цвели почти так же, как на берегах Тигра и Евфрата. Мистер Ранс приглашал порою князя Галича отобедать, после чего тот вместо цветов присылал то ниневийскую пальму, то кактус, именуемый «Семирамида». Это ему ничего не стоило: у него их было слишком много, они ему мешали, а сам он предпочитал розы. К посещениям молодого русского м-с Эдит проявляла определенный интерес, потому что он читал ей стихи — сначала по-русски, потом переводя на английский, а иногда и сам сочинял для нее английские стихи. Стихи, настоящие стихи, посвященные м-с Эдит! Это до такой степени ей льстило, что она даже попросила князя перевести написанные для нее по-английски стихи на русский. Эти литературные забавы весьма нравились м-с Эдит, но оставляли равнодушным ее мужа. Тот, впрочем, и не скрывал, что в князе Галиче ему нравится лишь одна черта его характера, при этом, как ни странно, как раз та, которая была по душе и м-с Эдит, то есть сторона поэтическая, но, он не любил его за скупость. Мистер Ранс не понимал, как поэт может быть скуп; и в этом я с ним согласен. У князя не было своего выезда. Он пользовался трамваем, а иногда и вовсе ходил пешком в сопровождении своего единственного слуги Ивана, тащившего за ним корзину со съестным. К тому же — вздохнула м-с Эдит, узнавшая об этом от своей кухарки, — к тому же он торговался из-за каждого морского ежа стоимостью в два су. Но странное дело: эта необычная скупость вовсе не вызывала неудовольствия у м-с Эдит; она даже находила ее оригинальной. Дома у князя никто никогда не был. Он ни разу не пригласил супругов полюбоваться своим садом.

— Князь красив? — поинтересовался я, когда м-с Эдит закончила свой панегирик.

— Даже слишком, — отозвалась она. — Сами увидите. Не знаю почему, но этот ответ был мне особенно неприятен. После ухода м-с Эдит я размышлял о князе до самого окончания своего дежурства, то есть до половины двенадцатого.

* * *

При первом ударе гонга к завтраку я, поспешно вымыв руки и приведя себя в порядок, быстро поднялся по ступеням «Волчицы», так как думал, что накрыто будет там, однако, дойдя до передней, услышал музыку и встал как вкопанный. Кто мог осмелиться в такой момент играть в форте Геркулес на рояле? Да к тому же еще и петь: я услышал тихий звук мягкого мужского голоса. Напев звучал странно: то жалобно, то грозно. Теперь я знаю эту песню наизусть — потом мне ее приходилось слышать много раз. Возможно, вы тоже ее знаете, если вам доводилось когда-нибудь пересечь границу холодной Литвы, если вы побывали в этой громадной северной стране. Это песня полуобнаженных дев, которые увлекают путника в пучину и безжалостно его топят, песня «Озера русалок», которую Сенкевич прочитал однажды Михаилу Верещаку. Вот она.