Соблазнение Минотавра - читать онлайн книгу. Автор: Анаис Нин cтр.№ 44

Но зато сама она всегда предпочитала дню ночь.

В летнее время лунный свет падал прямо на ее постель. Перед тем как заснуть, она лежала часами, подставляя лунным лучам обнаженное тело, размышляя о том, как они подействуют на ее кожу, волосы и глаза, и, особенно, — на ее чувства.

Ей казалось, что благодаря этому ритуалу ее кожа приобретает особое, ночное свечение, искусственное сияние, проявлявшее себя во всем великолепии только ночью, при искусственном освещении. Люди замечали это и спрашивали, что с нею происходит. Некоторые даже предполагали, что она употребляет наркотики.

Это усиливало ее любовь к таинственности. Она медитировала, глядя на эту планету, наполовину скрывающую себя в темноте. Она ощущала незримую связь с Луной, потому что та была планетой влюбленных. Влечение к ней, желание купаться в ее лучах объясняло нежелание Сабины иметь дом, мужа и детей. Ей начало казаться, что она знает, какова жизнь там, на Луне. Жизнь бездомных, бездетных любовников, не привязанных ни к кому, даже друг к другу.

Лунные ванны выкристаллизовали многие желания и наклонности Сабины. До сих пор она бунтовала лишь против образа жизни окружавших ее людей, но теперь начала различать другие, многообразные, красочные формы жизни, увидела, что ей предстоит открыть еще много миров, более глубоких, необычных, отдаленных. Она поняла, что ее отрицание обыденности было нацелено на то, чтобы отправить ее, как космический корабль, к иным формам существования. Бунт был только статическим электричеством, аккумулирующим энергию, которая сможет вынести ее в космос.

Она поняла, почему ее так раздражало, когда люди говорили о своем существовании как об ОДНОЙ жизни. Теперь она абсолютно была уверена в том, что у нее есть мириады жизней. Изменилось ее ощущение времени. Она с печалью осознала и остро почувствовала всю кратковременность физической жизни человека Смерть близко, ужасно близко, и мы несемся к ней сломя голову. Да, это так, но только если рассматривать жизнь так, как делают это другие, с их расписаниями, часами, измерениями. Все, что они вытворяют со временем, ведет лишь к его сокращению. Для них существует только одно рождение, одно детство, одна юность, одна любовь, один брак, одна зрелость, одна старость, одна смерть, и потом этот монотонный цикл они передают по наследству своим детям. Но Сабина, заряженная энергией лунных лучей, чувствовала себя способной продлить время, растворившись в мириадах жизней и любовных историй, продлить свой путь до бесконечности, отвлекаясь на чудесные, роскошные путешествия в сторону от магистрального маршрута, как куртизанка, умеющая удовлетворять самые разные желания. Лунными лучами в ней были оплодотворены семена многих жизней, многих мест и многих женщин, лучами, явившимися из беспредельной жизни ночи, обычно ощущаемой нами только во сне, уходящей корнями в великолепные миги прошлого, оставляющей их отложения в настоящем, проецирующей их в будущее.

Вглядываясь в луну, Сабина обретала уверенность в возможности продления времени за счет глубины переживаний, диапазона и бесконечного разнообразия опыта.

Именно это пламя, как тайная лихорадка, начало жечь ее изнутри, пылать в глазах, отсвечивать на коже, и ее мать, глядя на нее, сердилась: «Ты горишь, как чахоточная». Пылающее в ней пламя стремительной, лихорадочной жизни привлекало к ней людей так же, как прохожих, скитающихся по темным и пустым улицам, влекут огни ночной жизни.

И когда она в конце концов все же засыпала, ее сон был беспокойным сном ночного стражника, постоянно помнящего об опасности и вероломстве времени, пытающегося обмануть ее, отстукивая проходящие часы даже тогда, когда она спит и не может постичь их смысл.

Она смотрела, как Алан закрывает окна, зажигает свет, запирает дверь, ведущую на балкон. Уютное отгораживание от всего мира. Но вместо того, чтобы томно окунуться в тепло и нежность, Сабина ощутила внезапное беспокойство, как срываемый с якоря корабль.

Образ скрипящего, мятущегося корабельного каркаса явился к ней на волнах «Ile Joyeuse» [14] Дебюсси, который окутал ее дымками и туманами дальних островов. Звуки прибывали, как караван, нагруженный пряностями, золотыми митрами, дароносицами и потирами, и доставляли послания от наслаждения, заставляя мед сочиться между бедрами женщин, воздвигая чувственные минареты на телах мужчин, раскинувшихся на песке. Принесенные морем осколки разноцветных стекол, разбитых сверкающими солнечными лучами, волнами и приливами чувственности, покрывали эти тела, а желания набегали складками волн, разносясь по крови вспышками северного сияния. Ее воображению рисовался совершенно немыслимый танец мужчин и женщин в красных одеждах, веселых, нарядных, относящихся друг к другу как к не имеющим равных в своем великолепии.

Желая оказаться там, где все гораздо прекрасней, чем здесь, она воспринимала все здешнее, осязаемое как некую помеху, препятствие на пути к более яркой жизни, ожидающей ее впереди. Ее блистательным партнерам предстояло ждать своего часа.

Настоящее — то есть Алан с его запястьями, поросшими шелковистыми коричневыми волосами, длинной шеей, вечно склоненной к ней как настоящее Древо преданности, — было убито настойчивым, нашептывающим, навязчивым сном, компасом, указывающим на миражи, плавающие в музыке Дебюсси, заманивая, соблазняя… Звуки этой музыки становились слабее, если она не вслушивалась в них всем своим существом, шаг музыки становился легче, если Сабина не следовала за ним, ее обещания, ее вздохи наслаждения становились тем яснее, чем глубже проникали в отдаленные участки тела непосредственно через органы чувств, на воздушных шатрах которых трепещут знамена разных гондол и прочих дивертисментов.

«Clair de Lune» [15] Дебюсси сиял над другими городами. Ей сразу захотелось в Париж, город, благосклонный к влюбленным, где жандармы снисходительно улыбаются, а водители такси никогда не мешают целоваться парочкам на заднем сиденье…

«Clair de Lune» Дебюсси сиял над лицами бесчисленных незнакомцев, над бесчисленными «Островами радости», музыкальными празднествами в Черном Лесу, над маримба, молящимися у подножия дымящихся вулканов, над безумными, пьянящими танцами на Гаити… Но только не над Сабиной, которая лежала сейчас в комнате с закрытыми окнами под тусклой лампой.

Музыка устала ее призывать. Звуки черных клавиш иронично поклонились ее инертности, словно станцевали павану в память усопшей инфанты, и растаяли в воздухе. Теперь ей оставалось слушать лишь звучание туманных горнов с Гудзона — гудки пароходов, на борт которых ей никогда, никогда не подняться.

Неделю спустя, надев фиолетовое платье, Сабина появилась на остановке на Пятой авеню и стала ждать, когда подойдет автобус для курящих. Усевшись, она открыла свою переполненную сумочку и достала индийское кольцо с крошечными колокольчиками. Она надела его вместо обручального кольца, которое, в свою очередь, отправила на дно сумочки. Любой ее жест отныне сопровождался легким позвякиванием колокольчиков.