Соблазнение Минотавра - читать онлайн книгу. Автор: Анаис Нин cтр.№ 18

Эта демонстрация уязвимости подействовала на женщин возбуждающе, но задела достоинство тореадора, сделала его в тысячу раз злее, яростнее, отчаяннее…

Водитель автобуса подшучивал над ним. Тореадор сказал, что едет в Сан-Луис навестить родителей, а водитель считал, что он едет навестить Марию. Тореадор не был расположен к разговору. Рядом с ним сидела какая-то старуха в черном платье. Она дремала, свесив голову на корзину с яйцами, которую держала на коленях. На следующей остановке вошел еще один пассажир с канделябрами в руках.

— Они что, церковь перевозят, что ли? — удивился мужчина с индюками.

Он стоял, не осмеливаясь присесть на один из красных бархатных церковных стульев. Потом поменялся местом с пассажиром, везущим кур. Мешок с зерном подскакивал на дорожных ухабах и в конце концов прорвался. Тоненькой струйкой посыпалось зерно. Курицы, связанные вместе, начали тянуть шеи к зерну и рваться на свободу. Хозяин мешка страшно разозлился и, не зная, что делать, просто сел на пол возле мешка и заткнул дыру рукой. На соседнем сиденье расположились англичанка и мексиканская девочка. Женщина была школьной учительницей. Ее английское платье было совсем изношенным, заштопанным и с заплатками, но она отказывалась носить мексиканскую одежду. Ее редкие желтые волосы прикрывала колониальная шляпка. Книжки, которые она везла с собой, были пожелтевшими и ветхими, уголки страниц — жеваными, обложки — порванными. Автобус то и дело останавливался, чтобы водитель передал письма и обменялся новостями, за что на каждой остановке получал по стакану пива. «Скажите Хосефе, что у ее дочери вчера родился сын. Скоро получите от нее письмо. Она приглашает вас на крестины».

Вошел еще какой-то мужчина. Брюки на нем были подвязаны бечевкой. Соломенная шляпа выглядела так, словно коровы жевали ее поля, пока не дошли до малоаппетитных пятен от пота. Рубашка не знала, что такое стирка. Мужчина вез кактусовые фиги.

На следующей остановке появился священник на велосипеде. Чтобы ряса не попала в велосипедные спицы, священник подвязал ее веревочками. Сейчас, соскочив с велосипеда, он позабыл их развязать и, когда побежал к автобусу, упал на белой пыльной дороге. Никто не засмеялся. Наоборот, священнику помогли вытащить из автобуса стулья и канделябры и расставить их на обочине. Потом женщины подхватили их и, водрузив себе на голову, последовали за священником в волнах белой пыли, вздымаемой его велосипедом.

Автобусные сиденья были сделаны из твердого дерева. На каменистой, неровной, полуразбитой дороге автобус подпрыгивал, как мустанг. Лилиана с трудом удерживалась на своем месте. Тореадор сладко спал и совершенно не был похож на того молодого человека который подвергся символическому изнасилованию на глазах у тысяч людей.

Маленькая девочка лет семи, похожая на Лиетту, старшую дочь Эдварда, разговаривала с водителем звонким, как маримба, голоском. Лилиана почувствовала, как по всему ее телу разливается нежность к Лиетте, которая, несмотря на свою загорелую и темную, как у мексиканок, кожу, обладала той прозрачностью и открытостью, которые Лилиана невероятно любила. Такие дети словно сделаны из фосфора, и можно видеть излучаемый ими свет. Прозрачное дитя. Ее собственная дочь была точно такой же. Но в один прекрасный день дети утрачивают это свойство. Каким образом? Почему? В один прекрасный день, без всякой видимой причины, они зашторивают свои мысли, прячут под вуалью чувства, и прочесть что-нибудь, как раньше, по их лицам уже невозможно. Прозрачное дитя! Какое счастье смотреть на открытые чувства и мысли!

Маленькую девочку, которая говорила с водителем, ничуть не волновало, что тот ее не слушает. У нее были такие большие глаза, что, казалось, она должна видеть гораздо больше, чем другие дети. Глаза были окаймлены густыми ресницами и устремлены на дорогу.

Сама Лилиана тоже когда-то была прозрачной. Как возникли эта тяжелая ограда, тюремные стены, гнетущая тишина? Не подозревая о своей великой потере, утрате детской прозрачности, человек превращается в актера, чье занятие — манипулирование лицом так, чтобы у других возникла иллюзия, будто они читают его душу. Иллюзия! Как ей понравилась тогда ярость, с которой тореадор накинулся на быка. Этот мягкий и нежный юноша, что сейчас тихо спит, с какой злостью бросился он на направленные на него рога!

Когда же возникла затуманенность? Недоверие, страх перед осуждением. Автобус ехал через туннель.

Лиетта. Лилиана не могла точно сказать, пыталась ли она понять Лиетту, или своих родных детей, или ту Лиетту, которой сама была когда-то. Она вспомнила, как маленький носик Лиетты чуть заметно подрагивал от страха, когда к ее отцу приближалась одна из ослепительных женщин.

Автобус подскакивал на ухабах, как дикий мустанг. Удержатся ли они? В темноте туннеля Лилиана потеряла образ Лиетты в голубом купальнике и вспомнила себя в этом возрасте, себя и других детей, с которыми она играла в Мексике в то время, когда ее отец строил мосты и дороги. Сначала она вспомнила свисток, которым мать отрывала ее от игры. У матери был очень громкий свисток. Дети слышали его, как бы далеко ни находились. Их игровой площадкой был город под городом, наполовину вырытое, но так и недостроенное метро американского типа. Города минувших столетий, похороненные под лавой, застывшей под нынешними домами, садами, улицами. На улицах имелись люки для слива дождевой воды — источники слабого света для тех, кто находился внизу. Люди шагали по улице, не подозревая, что проходят над другим городом. Соседские дети принесли в подземелье коврики, свечи, игрушки, шали и жили там своей тайной жизнью, куда более интенсивной, чем жизнь на земле. Им строго-настрого запрещалось спускаться вниз, их предупреждали насчет шахт, канализационных труб, подземных рек…

Дети всегда держались вместе и не решались удаляться от освещенных проходов. Они боялись заблудиться.

Из любого уголка подземного города Лилиана могла услышать, как мать зовет ее домой. Она не могла себе представить, что когда-нибудь ослушается свистка матери. Но однажды она заигралась с по-дружкой-мексиканкой, которая учила ее вырезать из бумаги животных и цветы, и так увлеклась возникающими из ничего фигурками, что, когда послышался свисток, притворилась, будто его не слышит. Ее братья и сестры ушли, а она продолжала вырезать кораблики, звезды, фонарики, солнца и луны. Вдруг ее свеча догорела и погасла.

Собрав всю кучу бумаг, она по памяти направилась к люку, выходившему к стене их сада. Вокруг стояла кромешная тьма. Глина под ногами была сухой. Лилиана шла уверенно, пока не почувствовала, что глина становится все более влажной. Сырой глины в тех местах, где они обычно играли, не было. Ей стало страшно. Она вспомнила рассказы про шахты, реки, сточные трубы. Мысль о том, что люди свободно гуляют там, наверху, прямо над ее головой, не подозревая, что она здесь, лишь усиливала страх. Она еще не знала точного смысла смерти, но в тот момент поняла: это и есть смерть. Прямо над ее головой семья садится за ужин (ей даже померещились голоса), но они ее не услышат. Братья и сестры поклялись не выдавать секрета и никому не расскажут, где она.

Лилиана закричала в один из забранных решеткой люков. Улица была пустынной, никто не ответил. Она сделала еще несколько шагов по сырой глине и почувствовала, что ноги увязают все сильнее. Она споткнулась о какую-то деревяшку, подняла ее и принялась стучать по потолку и звать на помощь. Сверху посыпалась грязь. Тогда она села и заплакала.