В четверть седьмого затренькал мой мобильник. Я страшно
удивился, услышав голос Катерины.
- Ты уже в театре? - спросила она.
- Естественно.
- Можешь выйти на улицу?
- Зачем? - не понял я.
- Меня прислали сделать репортаж о премьере, мы стоим у
служебного входа. Выйди, пожалуйста.
Мама, увидев, что я двинулся к двери, бросилась мне
наперерез:
- Куда ты, Егорушка? Сейчас спектакль начнется…
Я ласково отодвинул ее и решительно взялся за дверную ручку:
- До спектакля еще сорок пять минут, мамуля, я сто раз
успею вернуться.
Уже сбегая по лестнице, я сообразил, что наверняка замерзну
на улице в своем шикарном смокинге и в ботиночках на тонкой подошве. Еще
декабрь не наступил, а уже вся Москва завалена снегом и мороз градусов под
десять. Ладно, не возвращаться же.
Катерину я увидел сразу, она стояла рядом с оператором и его
ассистентом возле машины, на борту которой красовался логотип телевизионного
канала. А вчера машина была другой, и канал, соответственно, тоже. Надо же,
она, оказывается, многостаночница, на два канала работает.
- Привет! - Катя чмокнула меня в щеку. - Извини, что я
тебя выдернула.
- Ничего, все в порядке. Хороший у тебя диапазон, вчера
попсу снимала, сегодня классическую оперу.
- Это для разных каналов, - подтвердила Катя мои
соображения.
- На одном работаешь, на другом подхалтуриваешь? -
поддел я ее.
- На обоих халтурю. А работаю вовсе на третьем, -
улыбнулась она. - Вообще-то моя специальность - соцпол, социально-политическая
тематика. Можешь ответить на несколько вопросов?
- На камеру?
- Нет, что ты. Понимаешь, я брякнула сегодня, что
знакома с сыном Дорошина, и меня прислали делать репортаж и особо оговорили,
что должно быть интервью твоего отца перед спектаклем…
- Исключено, - отрезал я.
- Погоди, ты не дослушал, - она нетерпеливо притопнула
ногой. - В этом же вся фишка, чтобы именно перед спектаклем, а не после него.
После спектакля всегда легко говорить, потому что главное уже позади, и в
материале никакого драйва нет. Уже понятно, приняла публика спектакль или нет,
успех это или провал. А вот до него, перед самым началом, когда и на лице, и в
голосе жуткое волнение и совершенно непонятно, чем все кончится…
- Катя, - остановил я ее, - ты можешь брать интервью до
начала у режиссера, у дирижера, у капельдинера, у гардеробщика, у черта лысого,
но только не у певца. Это совершенно исключено. Отец ни с кем не разговаривает,
пока не споет свою партию. Он никому и никогда не дает интервью, пока не
опустится занавес.
- Но ты же можешь с ним поговорить.
- Нет. Ты меня только для этого вызвала?
Я начал сердиться.
- Не только, у меня еще есть вопросы. Говорят, что в
постановке использованы элементы авангарда. Это правда?
Элементы! Это еще слабо сказано. Вся постановка - сплошной
авангард, нечто подобное я видел только один раз, когда в «Риголетто» все
персонажи, кроме затянутого в красное трико шута, были одеты в черные сюртуки
конца девятнадцатого века, а по сцене, начисто лишенной каких бы то ни было
декораций, постоянно катали туда-сюда красный гробик на колесиках. В нашей
стране авангардный театр слегка протянул свои шаловливые ручонки к классической
опере в Большом театре, где в «Набукко» просматривались некие аллюзии с
нацизмом, потом слегка порезвился на «Травиате» в Новой опере, а потом и вовсе
вошел в моду. Любителей и ценителей оперы сегодня не так много, а вот
театралов, интересующихся авангардом, - пруд пруди, и они-то точно будут ходить
на спектакль. И режиссера пригласили именитого, Вернера Фрая, аж из самой
Австрии. За Фраем тянулся длинный шлейф громких скандалов, связанных с
отсутствием взаимопонимания между ним и исполнителями, как дирижерами, так и певцами.
Он уже «обавангардил» на западных сценах около десятка опер, в том числе и
«Пиковую даму», и «Фауста», и даже «Силу судьбы», теперь вот и до России
добрался. Я не был ни на одной репетиции, но мама исправно ходила на все и
потом подробно пересказывала мне нюансы, так что у меня было ощущение, будто
спектакль я уже видел по меньшей мере раз десять. Если попытаться выразить мои
ощущения двумя словами, это был «полный караул». Я так и объяснил Катерине.
- А с режиссером ты лично знаком?
- Извини, не удостоился, - усмехнулся я. - Зато могу
составить протекцию у директора театра: когда я был маленьким, я часто сидел у
него на коленях.
Она уловила издевку, и по ее выразительному личику было
отчетливо видно, что она быстро решает задачку: обижаться на меня или не стоит.
С одной стороны, я откровенно хамил, но с другой - я еще могу быть полезен.
Интересы дела возобладали, и Катя задала следующий вопрос:
- А твоя мама знакома с режиссером?
- Знакома.
Я не стал вдаваться в объяснения, что мама не просто ходила
на все репетиции, она еще и пользовалась любезным вниманием скандально
известного режиссера как, во-первых, красивая и разбирающаяся в вокале женщина,
а во-вторых, супруга единственной в данном ансамбле исполнителей звезды
мирового класса, каковой является мой отец. Проще говоря, среди всех певцов,
занятых в «Трубадуре», по-настоящему известным является только папа, и ставить
эту оперу австрийский режиссер соглашался лишь при условии, что Владимир
Дорошин будет петь партию графа ди Луны. Папа много раз пел в его постановках в
США и в Европе и, как ни странно, прекрасно вписывался в авангардные идеи и
умело их воплощал на сцене. Он у нас с мамой не только великий баритон, но и
превосходный актер, пластичный и, как нынче принято говорить, очень креативный.
Среди басов таким артистом был Шаляпин, а среди баритонов, изволите ли видеть,
Дорошин.
- Она может попросить его дать мне интервью? Наш
продюсер сегодня пытался с ним связаться, но ничего не вышло. Секретарь сказал,
что господин Фрай очень занят и сможет найти для нас время дня через три, не
раньше.
Тонкие подошвы моих модных ботинок гостеприимно принимали
холод от промерзшего тротуара и с воодушевлением отправляли его вверх, гулять
по всему телу. Я не только сердился, но и замерз, но Катины слова показались мне
толковыми. В самом деле, пора оторвать маму от отца и отвлечь на что-нибудь
полезное.
- Вы директору театра звонили?
- Да, он уже знает, что мы приехали, и разрешил съемку.
- Тогда пошли, я познакомлю тебя с мамой, а дальше ты с
ней сама договаривайся. Может быть, она тебе поможет, но ничего гарантировать
не могу.
Я быстро нырнул в дверь служебного входа, Катерина с
нагруженными аппаратурой оператором и ассистентом ринулись следом за мной.
Мама, видно, и сама подустала от переживаний, потому что с энтузиазмом кинулась
заниматься Катиной проблемой, тут же выскочила из гримерки в коридор и
принялась звонить секретарю господина Фрая. И телефонный номер при этом
набирала по памяти… Может, я чего-то не знаю о своей мамуле? Что ж, Вернер
Фрай, насколько мне известно, вдовец, а мамуля у меня красавица и в свои
пятьдесят пять выглядит просто роскошно. Никогда не понимал, как она при такой
внешности умудрилась превратиться в клушу, машущую крыльями над своим кумиром.
Ей бы в свете блистать, а она варит отцу кашки, пичкает его витаминами и готова
часами обсуждать работу его кишечника. Вот так и стоял я в узком длинном
коридоре, смотрел на маму, статную, высокую, в элегантном вечернем платье,
слушал, как бойко она говорит в телефонную трубку что-то по-немецки, и не понимал.
Это у меня такое занятие есть, совсем отдельное занятие, называется оно «не
понимать». Иногда я «не понимаю» всего несколько секунд, иногда - несколько
часов или даже дней, но всегда предаюсь этому основательно и со вкусом.