Я крепко обнял ее, поцеловал в щеку.
- Извини. Господа! - Я повысил голос, чтобы перекричать
испуганных и взволнованных людей. - Случилось несчастье, возле театра убиты два
человека, мужчина и женщина. Женщина была на спектакле, мужчина ее встречал. У
меня только один вопрос, я сейчас его задам, вы мне быстренько ответите и
можете быть свободными. Кому-нибудь из вас знакомо имя Аллы Сороченко? Или
Николая Кузнецова?
Как писал кто-то из классиков, «молчание было ему ответом».
Я переводил взгляд с одного лица на другое, но, кроме ужаса и растерянности, не
видел ничего. Артисты - натуры тонкие, их поклонники, как правило, тоже, и
сообщение о чьей-то смерти, тем паче на пороге святая святых - театра, может
надолго выбить их из колеи.
- Повторяю еще раз: кто-нибудь знает Аллу Сороченко или
Николая Кузнецова? Господа, это премьера, мы все понимаем, что больше половины
зрителей - гости участников спектакля, из оставшейся половины три четверти -
люди, причастные к искусству, театроведы, критики, музыканты. Среди зрителей на
премьере трудно найти человека, которого не знал бы хоть кто-нибудь из
артистов, персонала или дирекции. Я задаю свой вопрос не потому, что милиция
подозревает кого-то из вас, а только лишь потому, что нужно постараться собрать
хоть какие-то первоначальные сведения об убитых, чтобы наметить направления
поисков преступника. Тот же самый вопрос я буду задавать по очереди всем
артистам и музыкантам оркестра, а потом всем остальным работникам театра,
включая костюмеров и гримеров, сотрудников бутафорского цеха и рабочих сцены.
Мне нужно найти человека, который пригласил убитую Аллу Сороченко на спектакль,
не более того. Или, что тоже возможно, кто-то пригласил Николая Кузнецова, а он
отдал свой билет Сороченко, потому что не мог или не хотел идти на спектакль.
Я зря старался, пытаясь быть красноречивым и внятным.
Мини-толпа в гримерке заволновалась еще больше, и вместо того, чтобы отвечать
мне на мой вопрос, присутствующие начали громко обсуждать проблему между собой.
Понадобилось несколько минут, чтобы навести в этом гвалте относительный порядок
и получить окончательный ответ: нет. Никто из находящихся в данной комнате не
приглашал на спектакль ни Аллу Сороченко, ни Николая Кузнецова, и имен таких
они сроду не слыхали, и людей таких они знать не знают. Единственным, кто
сохранил остатки чувства юмора, оказался папин продюсер Николай Львович,
который к своему твердому «нет» добавил:
- Правда, в Великую Отечественную был такой знаменитый
разведчик, Николай Кузнецов. А еще есть Анатолий Кузнецов и Юрий Кузнецов, они
в кино снимаются. Больше я людей с такой фамилией не знаю.
Шутка получилась плоской, но и ее хватило, чтобы люди хоть
чуть-чуть расслабились. Вместо того чтобы обсуждать личность убитых, все тут же
переключились на бурный обмен мнениями о «Белом солнце пустыни», где главную
роль сыграл Анатолий Кузнецов, и сериале «Менты», где играет Кузнецов Юрий. Ну
артисты… Одно слово: артисты!
Я вежливо попрощался и собрался было идти дальше, на мне
оставались еще тенор Манрико, сопрано Леонора и меццо Инес, но мама снова
оказалась рядом и схватила меня за руку:
- Егорушка, ты должен остаться на минутку, папа хочет с
тобой поговорить.
- Он знает кого-то из погибших? - обрадовался я
неожиданной удаче.
- Нет, не в этом дело. Он хочет что-то тебе сказать.
Подожди, сейчас все выйдут, и вы поговорите.
- Мамуль, мне нужно работать, опрашивать людей. Давай
мы с ним попозже поговорим, ладно?
- Егор, но папа просит! - возмущенно зашептала она.
Я оглянулся в надежде увидеть «папу, который просит». Хотел
бы я посмотреть на это зрелище. Папа в мою сторону не смотрел, он целовал ручку
маминой подруге, и, судя до выражению их лиц, они договаривались увидеться на
банкете. Остальные члены высокого собрания торопливо просачивались в коридор,
обрадованные разрешением покинуть здание. У меня возникло небезосновательное
подозрение, что мамуля успела провести подготовительную работу к освобождению
плацдарма для задушевного разговора отца с сыном, уж больно организованно и
споро пустело помещение гримуборной.
- Мама, я сейчас займусь делом, а когда освобожусь,
приеду в ресторан, хорошо? - решительно заявил я. - Произошло убийство, это
вещь серьезная и не терпит промедления.
- А разговор с папой - это что, несерьезно, по-твоему?
- В данной ситуации это серьезно только в одном случае:
если он знает что-нибудь об убийстве. Если нет, то все остальное вполне может
подождать до банкета, а то и до завтра. Он что-нибудь знает? - строго спросил
я.
- Нет, но…
- Тогда я пошел. Передай папе мои извинения.
Я слишком долго разбирался с мамулей и потерял время. Все
успели выйти, остались только мои родители.
- Егор, подойди сюда! - властно скомандовал папа.
Спектакль был позади, на сегодняшний день связки можно было
больше не беречь, и мне посчастливилось услышать все богатство модуляций и
красок знаменитого баритона.
- Пап, давай потом, а? - жалко пробормотал я. - Время
поджимает, люди не могут уйти, пока милиция им не разрешит, и, чтобы их отпустить,
нужно их сперва опросить.
- Так ты что, всерьез собрался ходить по театру и
задавать свои чудовищные вопросы?
Я оторопел. С каких это пор подобного рода вопросы стали
считаться чудовищными? Идет обычная работа, первоначальный сбор информации по делу
об убийстве, и ничего чудовищного в этом сроду не было.
- Да, собрался, - спокойно ответил я, даже не
подозревая, какая буря вот-вот готова обрушиться на мою несчастную голову. - А
в чем дело?
- Ты не посмеешь, - категорично заявил отец. - Я
запрещаю тебе этим заниматься.
Вот это фокус! Чего-чего, а уж такого я не ожидал. Как это
можно запретить работнику милиции заниматься его прямыми обязанностями?
Конечно, запретить может начальник, это в порядке вещей, но чтобы родной отец…
Чудеса, право слово.
- Папа, я, кажется, чего-то не понимаю…
- Да, ты не понимаешь! - загремел знаменитый
«бархатный» баритон. - Ты не понимаешь, что на карту поставлена моя репутация,
которую я зарабатывал собственным горбом, а ты собираешься ее разрушить.
- Каким образом? При чем тут твоя репутация?
Мама деликатно отошла в сторонку и уселась на краешек стула,
дабы не мешать воспитательному процессу. Интересно, она знала, о чем папа
собирался со мной поговорить?
- Ты - никудышный милиционер, ты не профессионал, ты не
смог подняться выше какого-то идиотского участкового, ты ничего не знаешь и
ничего не умеешь, мне стыдно за тебя! Ты отнял у меня главную радость любого
мужчины - право гордиться своим сыном! Но это было мое горе, мое личное горе, и
я переживал его в одиночку. А теперь ты хочешь, чтобы все вокруг узнали, какой
у меня сын?