Бригада наша, состоявшая из четырех человек, заняла одну из
давненько пустовавших избушек. И однажды мы все четверо отправились
заготавливать дрова для кухни. Срубили дюжину берез, напилили на чурбаки,
покидали чурбаки в машину и с чувством исполненного долга вернулись в деревню.
Плотно пообедали после трудов праведных… и выпили, ага. Поллитра водки на
четверых. То есть – по сто двадцать пять грамм. По полстакана на человека.
Всего-то… И легли подремать после лесоповала, сытного мясного обеда и чарочки.
Время было – меж тремя и четырьмя пополудни, погода прекрасная, солнечно, ясный
день. Чтобы не беспокоили нас, приуставших, сотоварищи по отряду, дверь изнутри
заложили на большой железный крючок.
Я не спал и не бодрствовал – так, подремывал. И в некоторый
момент это началось.
Сначала кто-то явственно и шумно ходил в сенях. Потом крючок
(державший дверь прочно и качественно), судя по звуку, слетел. Будто дверь с
изрядной силой дернули. Лень было вставать, и открывать глаза тоже лень, так
что я лежал себе, благо беспокоиться не было ни малейших причин: деревенька,
никаких тебе беглых разбойников и зверей, белый день вокруг…
Выглядело это так…
Нет, «выглядело» – слово неудачное. Я же не открывал
глаз. Обстояло – так вернее. Судя по звукам, обстояло все так: какой-то мужик
бродил по небольшой единственной комнатке, тяжело ступая, брюзгливо ворча: мол,
набезобразили, все вверх дном перевернули, ходят тут всякие, носит их нелегкая…
Самое интересное – я не мог разобрать ни единого членораздельного слова,
но отчего-то совершенно точно знал, что смысл бормотанья именно таков, каким я
его описал. До сих пор не могу объяснить, почему и откуда я это знал – знал, и
точка. Ни слова не разбирал, но смысл понимал. Вяло констатировал в полудреме,
что это, должно быть, хозяин избушки, мужичок с ноготок лет пятидесяти, этакий
полуидиот с детским безбородым личиком. У него было две избушки, в одной сам
обитал, а эту, пустующую, сдал нашей бригаде. Помню прекрасно, что я тогда
чуточку удивился: чего он, собственно, придурок, разворчался? Никакого
беспорядка мы ему не устраивали. Неоткуда взяться беспорядку – когда мы
приехали, изба была совершенно пустая. Мы, наоборот, сколотили столик и нары…
Потом показалось, что он не один. Что с ним вместе ходит еще
и женщина, тоже ворчит, женским сварливым голоском…
А потом – подбросило.
В буквальном смысле. Взметнулся я на нарах, словно уколотый
шилом в известную часть организма. Этот толчок, этот импульс, этот рывок я до
сих пор не в состоянии описать внятно: не страх, не тревога, не злоба на
мешавшего дремать идиота… Черт его знает… Просто – подбросило. Что-то вдруг подбросило
на нарах, что-то заставило выхватить нож (ножны были на поясе), что-то потянуло
прямиком к печке. И тут же раздалось рядом:
– МУЖИК ЗА ПЕЧКОЙ!
Это, оказалось, остальные трое соскочили с нар прямо-таки
синхронно – и мы вчетвером окружили печку. Как во сне. Как в наваждении.
Почему-то все четверо, не сговариваясь, поступили одинаково – окружили печку.
Продолжалось это наваждение совсем недолго. Все разом словно бы опамятовались,
осознавая себя посреди совершеннейшей реальности. Не было никого в избе, кроме
нас четверых. Мало того: дверь была закрыта, как мы ее и закрывали, крючок
прочно сидел в петле, как мы его и накинули…
Впечатлениями обменялись молниеносно, по горячим следам. Все
четверо пережили одно и то же: слышатся тяжелые шаги в сенях, звонко слетает
крючок, некий мужик начинает болтаться по избе, бурчать недовольно, слов не
удается разобрать, ни единого словечка, но смысл бурчанья отчего-то кристально
ясен: ходят тут всякие, носит тут всяких, заявились, набезобразили… и словно бы
женщина с ним, реплики подает время от времени… Потом – тот самый толчок,
опять-таки одновременно, синхронно поднявший всех четверых и заставивший ловить
«мужика за печкой»…
Вот такая история. Алкоголь в качестве вызвавшего ее фактора
отметаем моментально: ну что такое поллитра водки на четверых взрослых людей, к
тому же перед принятием стопарика пообедавших обильно и сытно?
И потом, никто и никогда не слыхивал о групповых алкогольных
галлюцинациях. Даже если предположить, что мы до этого дня с месяц пили запоем
– одинаковых «глюков» в таких случаях даже у двух людей не бывает, не то что у
четверых. Алкогольные галлюцинации – вещь сугубо индивидуальная. Мы ведь,
повторяю, выпили по полстакана, а до того месяца полтора в рот не брали…
Водка тут ни при чем. Нас было четверо, и пережитые нами
эмоции, ощущения, впечатления походили друг на друга, как горошины из одного
стручка.
Мы прожили в этой избушке еще месяц и более ничего странного
не наблюдали ни в ней, ни вообще в деревне. Вот разве что…
Понимаете, бывают хорошие места, нормальные, а бывают – плохие.
Не могу объяснить разницу во вразумительных формулировках, скажу одно: полагаю,
любой человек с опытом работы в тайге, вообще в глухомани, поймет, о чем я.
В тех местах, что описаны в двух предшествующих былях, несмотря на
вышепомянутые странности, отчего-то было тем не менее хорошо. Хорошие были
места, спокойные. Вот там-то, оказавшись в тайге в полном одиночестве, я себя
чувствовал, как и другие, прекрасно. Браво отмахивал немаленькие концы, не
ощущая ни малейшего дискомфорта, ни малейшего душевного неудобства. Был словно
бы как дома – в глухих местах, на медвежьей территории (а в ином случае – на
рысьей), в краях, где разъезжают невидимые машины и неизвестно куда деваются
дряхлые бабки.
А вот в той деревушке, где к нам приходили в гости… Что-то
там было определенно неладно. Из озера вытекала речушка, и в том месте мы
несколько раз ставили верши на карасей. Всякий раз, отправившись в одиночку их
проверять, я чувствовал себя… как-то неуютно, что ли. А это было не просто странно
– предельно странно: никаких дремучих лесов, голая степь, всего-то метров на
восемьсот отойти от деревни, зайти в редкий кустарник… Ни единого зверя на
десятки километров, и уж тем более никаких лихих людей. А вот поди ж ты: не по
себе, и точка. И беспричинно подмывало оглянуться, и неуютно было как-то
даже в ясный солнечный день, и на душе как-то муторновато. Плохое было место,
вот что. Говорили, там и в гражданскую, и после гонялись друг за другом
красные, белые, зеленые и вовсе уж непонятно кто, говорили, что в окрестностях
в те времена валялось немало оставшихся без погребения убиенных. Говорили еще,
что в тех местах зверствовал Аркадий Гайдар – но это отдельная тема, к которой
я еще когда-нибудь вернусь. Честное слово, есть интересные материалы, не вполне
укладывающиеся в стройную картину марксистско-ленинского мировоззрения.
Как-нибудь в следующий раз. Когда время к полуночи, не особенно хочется
вспоминать все, что рассказывали давным-давно иные старики о тех годах…
А сейчас на часах именно полночь.
«Да, а потом-то? – спохватится, быть может, иной
любитель доводить все до логического конца. – Что вы, четверо, сделали
потом?»
Отвечаю честно и четко: а – ни хрена. Что тут можно сделать?
Даже со своими о происшествии как-то не говорили, не тянуло…