Возраст Суламифи - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Миронова cтр.№ 29

И опять Виктория чуть было не отказалась: обманывать родную партию? Но пухлощекое личико дышало невинностью – где там крыться правым и левым уклонам, саботажу и вредительству? Безродному космополитизму? А прецеденты, когда детей арестовывали и сажали за грехи отцов, уже были, этого Виктория, будучи человеком внутренне честным, не могла отрицать, хотя вроде бы сам товарищ Сталин еще до войны сказал, что сын за отца не отвечает. Оказалось, что отвечает, да еще как отвечает!

Чего стоят слова товарища Сталина, выяснилось тогда же, еще до войны. Обещал не трогать родных Зиновьева и Каменева, если они согласятся на открытый процесс и признают вину. Они согласились. Их родных начали расстреливать сразу же после них самих. Взять, к примеру, Льва Борисовича Каменева, соратника Ленина и первого, еще до Свердлова, председателя ВЦИКа. Вскоре после него самого расстреляли обеих его жен, в том числе и бывшую. Расстреляли обоих сыновей, младшего – Юру – в 1938-м, хотя ему и семнадцати еще не было. Кого не расстреляли, посадили, дали по двадцать пять лет. Название для таких специальное придумали – ЧСИР: член семьи изменника родины. Словом, Виктория согласилась взять девочку и записать под своей фамилией.

Ей это решение далось нелегко. Впервые в жизни она имела дело с совершенно безответственным существом. Брала питание на молочной кухне, капала на кожу на внутренней стороне локтя, – не горячо ли? – училась пеленать, стирать, сушить и проглаживать пеленки с двух сторон. Нанять прислугу? И речи быть не могло: это же эксплуатация человека человеком! То, против чего она всю жизнь боролась.

Да, а работа? Такие вещи невозможно совмещать. Виктория вытребовала положенный матери двухмесячный отпуск и записала девочку в ясли. При газете «Правда» были прекрасные ясли, но все равно дети часто болели. Виктории пошли навстречу, разрешили брать работу на дом. Все-таки она была депутатом Верховного Совета! Особо секретные материалы ей привозил фельдъегерь в шинели и в сапогах, стоял навытяжку, пока она проверяла, на все приглашения присесть, выпить чашку чаю, что-нибудь съесть басом отвечал: «Не положено». Виктория спешила, стараясь его не задерживать, но все-таки ошибок не пропускала.

Зато ей пришлось пропускать партсобрания – немыслимая для нее вещь! Но не с малышкой же приходить на людные сборища? Еще заразу какую подхватит… Виктория никогда не плевала через левое плечо, не стучала по дереву, никогда, даже мысленно, не добавляла «боже упаси». Она была настоящей атеисткой.

По той же причине она была вынуждена на время отказаться от приема населения. Она же депутат! Прием населения за нее вели помощники.

Однажды, когда малышке Октябрине – Виктория сама выбрала ей имя, отвергнув данное несознательными родителями безыдейное имя Мария, – было три месяца, приемная мать начала было дочку в очередной раз перепеленывать: поняла по хныканью, что уже пора. Расстелила, как всегда, на письменном столе байковое одеяльце, положила Октябрину на спинку, развязала пеленки… И тут зазвонил висевший в коридоре на стене телефон. Не ответить на звонок? Исключено. Виктория вышла, сняла трубку, даже успела что-то сказать, когда ее прервал отчаянный рев. Бросив трубку, она в ужасе кинулась в кабинет. Голенькая Октябрина лежала на полу, заливаясь плачем.

Виктория страшно перепугалась, кое-как завернула орущую благим матом девочку в одеяльце и кинулась к врачу. Надо было бы в Четвертое управление, а она, ни о чем не думая, еле добежала до ближайшей детской поликлиники. У врача очередь. Всем нужно, у всех с острой болью, у всех орущие младенцы на руках. Впервые в жизни Виктория пустила в ход свой депутатский статус.

И впервые в жизни увидела, как остальные родители, обремененные собственными горестями и болестями, смотрят на нее с ненавистью, а главное, ничуть не боятся!

Виктория только теперь, хотя было не до того, поняла, что всегда сторонилась других людей, той самой массы, ради которой так беззаветно трудилась. Читала лекции на заводах, перед ней было море лиц, а что там – на этих лицах, старалась не вникать. Больше всего не любила, когда начинали задавать вопросы. Студенты в лектории задают нормальные грамотные вопросы: о троцкистских формулировках (у Виктории был особый нюх на троцкистские формулировки), о разнице между правым и левым уклоном, просят рассказать, как она видела Ленина… Виктория видела его не раз, даже беседовала с ним однажды – на Третьем всероссийском съезде комсомола – и уже сама себе начинала казаться каким-то памятником.

А вот рабочие на заводах… Крестьян ей было не жалко: темные, отсталые, навек закрепощенные собственнической психологией, одним словом, Вандея. Но рабочий класс, самый прогрессивный, самый передовой, ради него революцию делали! Однако ж после лекции все норовят спросить про расценки, про неподъемные нормы выработки, даже про огороды, которые обещали выделить и все не выделяют, а без подсобного хозяйства не проживешь…

Виктория была категорически против подсобных хозяйств, они казались ей мелкобуржуазным пережитком, недостойным рабочего человека, но, стоило начать объяснять, как толпа тотчас же становилась враждебной и переставала слушать. Виктории ненавистно было вранье, ей не хотелось трусить, но она начинала врать, что узнает в горкоме, что напишет запрос в ЦК…

Вот и здесь, в детской поликлинике, ей пришлось столкнуться с несознательными людьми, находящимися в плену таких же мелкобуржуазных предрассудков. И, главное, что обидно, – с ними не поспоришь! По Конституции все равны. Но Виктория все-таки настояла, чтобы ее приняли без очереди: Октябрина оказалась ей дороже принципов и даже Конституции. Пока ее пропускали в кабинет, она услышала за спиной несколько вариантов своей сомнительной биографии.

Увы, у нее в жизни не было случая задуматься о привилегиях и об истинном отношении людей к таким, как она. Виктория инстинктивно отгоняла от себя подобные мысли, жила в мире партийной организации и партийной литературы. А в эту минуту ей тем более было не до того: она слишком сильно боялась за дочку.

А врач еще добавила ей страхов. Виктория, входя в кабинет, успела машинально отметить про себя: женщина-врач, до революции таких было раз-два и обчелся, а советская власть дает дорогу и равные права женщинам.

– Сколько раз я вам, идиоткам-мамашам, говорила: кладите на пол?! – прервал ее размышления пронзительно-визгливый голос врачихи. – Уж с пола-то ребенок точно никуда не улетит, неужели не ясно?

Никакого уважения ни к должности, ни к партийному стажу.

– Это негигиенично, – пролепетала Виктория.

– Зато шею сломать, голову разбить – очень гигиенично! – возмущалась женщина-врач. – Уборку влажную проводить в помещении – не меньше двух раз в сутки! Не меньше!

Виктория послушно кивала и чувствовала себя… ну вот в точности, как в детстве, еще при царе, когда люди еще не обрели свободы, были скованы условностями и тащили на себе груз исторической вины.

К счастью, с Октябриной обошлось. Она не сломала шею и не разбила голову, просто ушиблась и напугалась. Дети гибкие, как кошки, если их распеленать, они при падении инстинктивно группируются, выставляют вперед ручки и ножки, чтобы смягчить удар. Бывает хуже, когда дети падают нераспеленутые.