Возраст Суламифи - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Миронова cтр.№ 31

Когда подошел срок, Виктория повезла дочку в цековскую больницу и, как оказалось, напрасно. «Полы паркетные, врачи анкетные» – недаром же так говорят! Лучше бы любая районная акушерка, лучше бы та грубиянка-врачиха, что семнадцать лет назад, не разбирая чинов, орала на Викторию и называла ее идиоткой. Зато она знала свое дело… Может, и обошлось бы…

У Октябрины родился мальчик, но роды были тяжелые, произошел разрыв матки, и врачи не смогли остановить кровотечение. Викторию пустили к ней, она сидела, сжимая руку дочери, и видела, как та угасает прямо на глазах, как вытекает из нее жизнь, а врачи бестолково суетились вокруг и спрашивали:

– Вы жаловаться не будете?

– Сделайте что-нибудь, – отвечала на это Виктория.

Они уже ничего не могли сделать.

– Ты его не бросишь? – последним еле слышным шепотом спросила Октябрина.

– Ну что ты, доченька, я его выращу, никому не отдам, – пообещала Виктория.

Она сдержала слово. Назвала мальчика Владимиром – понятно, в честь кого, – и даже отчество дала Ильич. Фамилия – Полонский. Ни дочь, ни внук не имели кровной связи с Полонскими, но другой фамилии у Виктории не было.

С внуком вышло еще хуже, чем с дочерью. Теперь Виктория Ивановна Полонская была уже полноправной пенсионеркой союзного значения, но продолжала работать, аккуратно платя партийные взносы. Она еще и в райкомовской ветеранской комиссии заседала, давала характеристики желающим выехать за границу. Как депутат Верховного Совета она имела множество льгот, но они не могли сделать ее моложе. А жила она с конца 30-х годов в нелепейшем, тогда только выстроенном, пятиэтажном доме на Ордынке, где были четырехметровые потолки, но не было лифта. Квартиру ей дали на четвертом этаже, втаскивать туда коляску с младенцем было нелегко. Все советовали взять домработницу, но у Виктории были железные принципы. Никакой эксплуатации наемного труда в частном секторе.

Ее выручала вселившаяся в середине 50-х соседка. Эту соседку – Лидию Григорьевну Асташову – Виктория страшно невзлюбила с самого начала, зачуяв в ней классового врага. Асташова была лет на пятнадцать моложе, но Виктория не завидовала возрасту, она была выше подобных мелочей. Асташова, вдова какого-то секретного физика, занимала трехкомнатную квартиру, а старая большевичка Полонская – только двухкомнатную, но и такие детали Виктория не удостаивала вниманием. Дело было в другом: Асташова дворянских кровей, однако, в отличие от Полонской, не отреклась от глупого дворянского гонора, напротив, культивировала его вовсю.

Мода на дворянство возникла еще при Сталине, еще в пору гонений на безродных космополитов. Хорошо знакомый Виктории пушкинист Сергей Михайлович Бонди с презрительной усмешкой говаривал, что до войны он был вынужден скрывать свое дворянское происхождение, а вот после войны, наоборот, пришлось его выпячивать, а то нескольким бдительным товарищам его фамилия показалась подозрительной. В конце 40-х Виктория тоже испытала на себе это усердие не по разуму. Ее даже хотели уволить из «Правды»!

– Полонская? Да это же еврейская фамилия! – заявила на партсобрании одна бдительная коллега.

– Эту фамилию, – просветила ее Виктория, – носят и русские, и белорусы, и поляки, и евреи. – В польских гербовниках она встречается с XVI века. Мой отец был дворянином.

– А как же тогда вас не лишили прав? – набросился на нее кто-то еще. – Вы что же, в анкетах не указывали свое дворянское происхождение? Значит, скрывали?

– Я с шестнадцати лет служу революции, – гордо ответила Виктория. – Из семьи ушла, отринула ее. К вашему сведению, и Ленин, и Дзержинский тоже из дворян.

На том дело и кончилось. В 1949 году, после публикации в «Правде» статьи «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», дворянское происхождение стало непобиваемым козырем. Поэтому Сергея Михайловича Бонди Виктория прекрасно понимала. Она вообще считала кампанию против космополитизма величайшим позором для партии, однако волна шла такая, что об этом невозможно было говорить вслух.

Но одно дело отбиться от глупейшего и постыдного обвинения в космополитизме, и совсем другое дело – устроить у себя дома филиал дворянской усадьбы. У Асташовой на стенах висели картины, вся квартира была обставлена старинной мебелью, хрустальными светильниками, фарфоровыми безделушками, собирающими пыль, и прочим старорежимным хламом. Одна картина была музейной ценности, да и фарфор тоже, но Виктория считала, что в таком случае всем этим вещам место в музее, а не в частной коллекции. Частных коллекций вообще быть не должно. На какие деньги, спрашивается? Честно таких денег не заработаешь.

Сама Виктория готова была довольствоваться голыми лампочками, брезентовой койкой, грубо сколоченными занозистыми полками, на которых стояли сочинения классиков марксизма, а весь пол в квартире еще во времена Октябрины застелила линолеумом: он гигиеничнее и легче моется, чем паркет.

И вот с этой женщиной ей пришлось кооперироваться. Асташова рано стала бабушкой, ее внучка была ровесницей Володечки, и они вместе ходили гулять. Боевой расчет таков: Асташова стаскивает во двор обе коляски, а Полонская уже ждет внизу с ребенком на руках и караулит, пока Асташова в очередной раз поднимается за своей внучкой. На обратном пути Полонская сидит во дворе на лавочке с двумя детьми, Асташова поднимает наверх одну коляску, потом другую и опять возвращается за ребенком: шестидесятичетырехлетней Полонской трудновато было бы втащить на четвертый этаж, равный шестому в панельном доме, двух карапузов разом.

Необходимость караулить коляски возмущала Викторию до глубины души. Караулить коляски – это ж надо такое придумать! В советской стране! Увы, когда она решила делом доказать Лидии Григорьевне, что караулить коляски нет нужды, коляску сперли. Что самое противное, это была коляска Асташовой, и бедной Виктории пришлось обратиться в закрытый распределитель, чтобы возместить утрату.

Здесь ее ждал неприятный сюрприз. Заведующий сказал, что по реестру она числится как уже отоваренная коляской. Виктория призналась, что коляску украли.

– Ну, не знаю, не знаю, – заведующий побарабанил пальцами по прилавку. – Может, вы спекульнуть хотите дефицитным товаром, откуда мне знать?

Виктория зашлась от гнева, пригрозила написать на него докладную и, не веря своим глазам, заметила, что ему ни капельки не страшно. Уже не в первый раз ей давали понять, что ее авторитет кончился, что она никто и звать ее никак.

Ей стало плохо прямо там, в распределителе, пришлось вызывать неотложку. Оклемавшись, Виктория решила ни в коем случае не оставлять это дело, хотя Асташова тем временем купила подержанную коляску – как знать, может быть, тоже у кого-то украденную? – и возместить пришлось всего лишь коляскину стоимость.

Упрямая Виктория довела-таки дело до конца, написала докладную. Заведующему поставили на вид и перевели – без понижения в должности! – на другое место работы. А Викторию партийные начальники, отводя глаза, как могли, попытались успокоить.