Случай Растиньяка - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Миронова cтр.№ 48

Убедившись, что все в порядке, Герман принял душ и пошел на кухню перекусить. Есть уже очень хотелось. Еще неизвестно, как будут кормить в этом «Гнезде глухаря». Начало в восемь, да пока закажешь, пока принесут…

Он перекусил остатками вчерашнего ужина, взятого навынос в ресторане, и задумался. Принести ей цветы? Без проблем, цветы он купит, но проблемы будут у нее. Куда эти цветы девать? С собой нести? Завянут…

Герман не раз видел в кино, как кавалер подносит даме одинокую розу, а дама потом задумчиво и изящно играет этой розой, сидя за столом. Ему такой обычай казался дурацким. В кино дамы, томно играющие розой в ресторане, никогда не притрагивались к еде. Ну еще бы! Показывать эти прелестные щечки жующими? Эти карминовые губки в крошках? Не годится.

Но Катя, его Катя, была нормальной живой женщиной. Герман надеялся, что она не станет жеманиться и будет есть с аппетитом. Наверняка она сама хорошо готовит. Это… как-то чувствуется. Живет над галереей… Казенная квартира? Неужели она одна? Непохоже. «Я не встречаюсь с женатыми», – вспомнилось Герману. Значит, она не замужем. Была бы замужем, не стала бы так говорить. И кольца нет.

Но что-то в ней есть такое… Ей лет тридцать, может, чуть больше, неужели до сих пор никто к ней не посватался? Герман и раздумывать бы не стал! Она такая милая, такая симпатичная, такая… душевная. Порядочная. Приглашать ее сюда в первый же вечер – безумие. Так можно все испортить. Нет, за ней надо ухаживать, ее надо добиваться. Может, все-таки купить цветы?

Как горячо она рассказывала про Мазаччо и машину времени! Вспомнив об этом, Герман достал книжечку о великом итальянце и решил почитать, чтобы при встрече не ударить в грязь лицом.

Оказалось, что Мазаччо, как и Чимабуэ, – это прозвище. Мало того, прозвище не слишком лестное. Пусть и не Бычья Башка, но Неряха. Герман и сам подумал, что это прозвище, но в духе народной этимологии перевел его как «Мазила». Однако ж нет, выяснилось, что художник, чье длиннейшее подлинное имя он не запомнил, был страстно увлечен искусством и совершенно не следил за собой, на свою внешность ему было наплевать. В чем работал, в том и спал. Отсюда и прозвище.

И еще в книжке говорилось, что на него большое влияние оказал Джотто. Вот и Катя упоминала о Джотто, это Герман запомнил. Он нашел Джотто в Википедии. Там говорилось, что Джотто – основатель итальянской школы живописи и что он «разработал абсолютно новый подход к изображению пространства». Герман просмотрел иллюстрации и испытал полное разочарование. Ему эти картинки ничего не говорили. Плоские, двухмерные, примитивные. Где там новый подход? Что за пространство такое? Надо будет спросить у Кати. А может, лучше не спрашивать? Еще подумает, что он совсем тупой.

Нет, она не такая. Она добрая. Эта улыбка, эти чудные ямочки на щеках… И она по-настоящему любит этих старых художников. Очень интересно будет узнать, что она в них видит. Когда она рассказывает, все становится как-то понятнее… Вот – он уже почти начал любить Мазаччо.

Герман бросил взгляд на часы. Пожалуй, пора выезжать, движение в Москве тяжелое, а опаздывать не годится. Лучше он в машине подождет, если приедет слишком рано.

Катя тоже готовилась к предстоящему свиданию. Она наскоро поела, вымылась, вымыла голову. Уложилась. Как приятно надевать обновки! Катя осторожно натянула новые колготки, черную юбку с живой оборкой и тонкий черный свитер. Может, все-таки сменить лифчик на черный? Нет, черный просвечивать будет. А если оставить бежевый, Герман так и будет весь вечер гадать: надела или не надела? Кате не хотелось, чтобы он думал о ее белье. И все же она оставила бежевый бюстгальтер. Раз Нина сказала, что так и надо, пусть остается.

Так, теперь подведем брови и ресницы… До чего же приятно краситься не просто так, а для кого-то! Тем более для такого, как Герман.

Кате вдруг вспомнился Алик. Когда-то он считался самым красивым мальчиком в классе. И куда это все подевалось? А главное, как скоро! Этери однажды – давно уже – спросила ее, зачем она вышла замуж за Алика. Катя начала оправдываться: была беременна, ребенку нужен отец… Этери хмуро выслушала.

– Я не о том, – прервала она тогда Катю. – Как ты вообще, в первом приближении решила с ним сойтись?

И тогда Катя сказала, что Алик был самым красивым мальчиком в классе. Не одна Катя, многие были в него влюблены.

– Дешевый красавец долго не живет, – назидательно изрекла Этери.

Герман совсем не красавец, но он интересный. Катя взглянула на свой сделанный по памяти рисунок. Чего-то не хватает. Катя, хмурясь, взялась за карандаш. Поздно уже, но она, если не вспомнит, не успокоится. А может, ну его? Скоро она Германа увидит, тогда и поймет. Нет, уже вспомнила. Вот нахмурилась и вспомнила.

Катя пририсовала две как будто навеки залегшие вертикальные морщины у основания бровей и прислонила рисунок к вазе с цветами на столе. Вот теперь сходство есть. Да, он интересный. Такое лицо не забудешь. Правда, есть в Германе что-то неуловимо провинциальное. Небольшой акцент. Он не москвич.

Не признаваясь в этом даже самой себе, Катя Лобанова была убежденной москвичкой и к провинциалам относилась… не то чтобы свысока, но с некоторым снисхождением, что ли. Она ни за что не отказалась бы показать дорогу незнакомому человеку, объяснить, помочь, но втайне невольно гордилась, что она-то дорогу знает.

Она знала, как куда проехать, в какой вагон сесть до центра, чтобы удобно было перейти на «Охотный ряд» или на «Площадь Революции»… И не по длинному подземному переходу, а кратчайшим путем, по эскалатору. Она знала, что где находится, где купить подешевле. Где есть левый поворот, а где нет. Да мало ли мелочей отличает истинного москвича от провинциала!

Катя поднялась из-за стола, спрятала косметику. Жаль, духов у нее нет, по такому случаю хорошо было бы немного подушиться. «Ну, ничего, – утешила себя Катя, – будем держаться стиля «вода с мылом». Говорят, на многих действует неотразимо. Вот и посмотрим». Лака для ногтей у нее тоже не было – могла бы купить, дура! – выбранила себя Катя. И на пальцы надеть нечего. Не только колец, вообще никаких украшений, кроме маленьких золотых колечек в ушах, да и те Этери дала поносить, чтоб уши не зарастали. Все свои серьги Катя продала, пытаясь заделать брешь, пробитую в семейных финансах рулеточными упражнениями Алика.

«Все, хватит, – сказала она себе. – Не буду больше его вспоминать. Только настроение портить».

Она посмотрелась в зеркало. Вроде ничего. Накинуть что-нибудь поверх свитера? А может, вообще его сменить? Поздно. Глаза накрашены, начнешь переодеваться – обязательно смажешь. Ничего, на улице тепло.

На улице и впрямь было тепло. Холодное сырое лето сменилось чудесным, наливным, как яблочко, сентябрем. И все же, думала Катя, поздним вечером… Ей вспомнилось, как однажды она видела по телевизору Беллу Ахмадулину в белом павловопосадском платке поверх черного платья. У Кати тоже был такой платок с цветочным рисунком по белому полю, подарок одной из школьных подружек на тридцатилетие. Она отыскала платок в шкафу и набросила на плечи. Получилось очень красиво.