Случай Растиньяка - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Миронова cтр.№ 44

Герман слетал в Казахстан, сам их перевез. Продал за гроши их домик, «Жигули» подарил соседям. Пришлось задержаться на неделю, добывать санитарные сертификаты на черенки и саженцы яблоневых деревьев, которые Густав Теодорович, отец Германа, хотел вывезти из Казахстана, заверять у нотариуса переводы на русский, ставить апостили. Отца Герман в шутку называл Джонни Яблочное Семечко [5] .

Несмотря на сертификаты с апостилями, на таможне в Москве вышла, как стали выражаться в последнее время, «засада». Молодой, но располневший таможенник почуял наживу и потребовал санитарной проверки на месте.

– Вот вызовем санэпидслужбу, – говорил он злорадно, – они проверят, возьмут пробы на анализ. Дадут заключение, тогда посмотрим.

Герман прекрасно понял, что на самом деле этот мордатый жулик просто вымогает взятку, доводит «клиента» до кондиции. У него всколыхнулось в душе нехорошее воспоминание.

Это случилось вскоре после того, как он поступил на работу в охранное агентство, еще до назначения в ювелирный магазин. Обычно Герман передвигался по городу на метро, но однажды ему поручили перевезти с объекта в банк некую сумму денег, а казенная машина сломалась. Сумма была не столь велика, чтобы вызывать инкассаторов. Пришлось ловить такси.

Прежних желтовато-зеленых такси марки «Волга», которые Герман видел в 1985 году, когда так неудачно сдавал экзамены на мехмат МГУ, в Москве не осталось, они куда-то канули в одночасье. На его «голосование» остановилась японская машина лиловато-розового цвета с металлическим отблеском, похожая на обсосанный леденец. Сам Герман не сел бы в такую даже под дулом пистолета, но выбирать не приходилось: деньги-то везти надо. Он повез.

Шофер оказался говоруном.

– Немец? – спросил он, бросив взгляд на Германа.

– Немец, – подтвердил Герман.

– Ох, как мы ваших бомбили! Да не в войну, – добавил шофер добродушно. – В девяносто первом, когда ваши из Казахстана к бундесам ломанулись, мы их лущили, как горох. – Он даже причмокнул от удовольствия. – Они прилетают-то – слышь? – в Домодедово, а улетать им из Шереметьева. А тут мы. Деться им некуда, мы по три тыщи баксов с рейса лупили, прикинь?

Герман промолчал. Шофер, упоенный приятными воспоминаниями, продолжал разливаться соловьем. Он не сомневался, что пассажир его поймет и поддержит. А что такого? Всем жить надо! У них денег куры не клюют, а нам на водку не хватает. Такова была его нехитрая философия.

До чего же хотелось его убить!.. Вот просто взять и убить. Это было бы так просто! Один хороший удар, и конец. Но Герман удержался. Ему пришла в голову другая идея. Он специально попросил остановиться в неположенном месте, заранее отстегнулся и, когда водитель притормозил, выскользнул из машины.

– Эй, а за проезд? – закричал шофер.

– Ты с моих земляков все слупил в девяносто первом, – сказал ему Герман. – Считай, они за меня расплатились.

Шофер выскочил из машины с монтировкой.

– Ах ты, сволочь фашистская…

– Ну давай, замахнись. Доставь мне удовольствие, – подзудил его Герман, обнажая зубы в ухмылке, похожей на оскал мастифа. – Тут, между прочим, стоять нельзя.

К ним уже спешил милиционер.

– Вот, товарищ постовой, клиент платить не хочет, – пожаловался водитель.

– А у тебя патент на извоз есть? Налоги платишь? – спросил Герман.

Он многозначительно переглянулся с инспектором ДПС – тот его прекрасно понял – и пошел сдавать деньги в банк. Шел не спеша, прислушиваясь к воплям за спиной: «Командир! Разберемся!» На душе стало чуточку легче.

И вот теперь он смотрел в лицо жлобу, вздумавшему точно так же обобрать не абстрактных земляков, а его родителей.

Густав Теодорович взглянул на сына виновато. Луизе Эрнестовне тяжело было стоять, она устала, Герман видел по лицу.

– Позвольте мне отвести мать в машину, – попросил он.

– Нельзя! – надулся таможенник. – Вы в красном коридоре!

– У нее один чемодан, – настаивал Герман. – Проверьте и отпустите.

Но таможенник уперся – и ни в какую.

– Вот сейчас вызовем СЭС, возьмем пробы, составим протокол…

– Сколько? – спросил Герман.

– Ну… – таможенник воровато огляделся, – уж штуки три баксов мог бы отстегнуть за эти веники…

«И такса не изменилась с девяносто первого года», – с горькой усмешкой подумал Герман.

Таможенник не заметил, что их разговор записан на диктофон. Герман позвонил Голощапову.

– Аркадий Ильич? Мы прилетели, но нас тут таможня тормозит, нельзя ли протолкнуть? Кто тормозит? – Герман бросил взгляд на бейджик с именем, приколотый к груди побагровевшего таможенника. – Некто Клевцов.

Таможенник разразился руганью. Сам того не подозревая, он полностью повторял репертуар таксиста:

– Ах ты, фашистская свинья…

– Говори, говори, – хладнокровно кивнул Герман. – Я записываю.

И он помахал мобильником, в который был встроен диктофон, перед носом Клевцова.

К ним устремился начальник смены, которому успел перезвонить кто-то от Голощапова. Начальником смены оказалась женщина. Она дробно цокала каблучками по каменному полу, словно из пулемета строчила.

– Пропусти их, – приказала она Клевцову и просительно повернулась к Герману: – Мужчина-а-а-а… Мужчина-а-а-а, вы в суд подавать не будете? – В ее голосе зазвучала мольба.

– Не буду, – улыбнулся Герман. – Пусть живет.

Некто Клевцов, тяжело сопя, шлепнул печати на выданные в Казахстане санитарные сертификаты. Герман гордо провел родителей мимо частников-таксистов, предлагавших свои услуги. За спиной раздавался голос начальницы смены:

– Идиот! Ты что, не видел, они из вип-зала? Мне из Думы звонили!

– Я думал, «солидный» клиент… – оправдывался Клевцов.

Дальнейшего Герман уже не слышал. Он вывел родителей из здания аэропорта, усадил в большой джип, погрузил их пожитки и повез в дом под Тарусой.

Голощапов проявил широту души: оплатил и ремонт, и подвод коммуникаций, и переезд, и гражданство, сделанное подручными депутатами, как из пушки. Родителям Германа дом понравился. Луиза Эрнестовна даже прослезилась, увидев, что Герман пристроил небольшой легкий лифт: не хотел, чтобы она поднималась на второй этаж по лестнице.

– Ты обо всем подумал, Knirps [6] , ничего не упустил, – растроганно проговорила она, называя сына старым детским прозвищем.

Герман улыбнулся в ответ. Это была их семейная шутка – называть его Малышом.