Сестры - читать онлайн книгу. Автор: Георг Эберс cтр.№ 27

— А теперь узнай, что он там рассказывает египтянам! Камерарий побежал к ложу Эвергета. Царица в это время обменялась несколькими приветливыми словами с иудейским военачальником Ониа. Вернувшись, камерарий вполголоса сообщил ей, что царь разъясняет одно место из диалога «Тимей» Платона, в котором Салон прославляет мудрость жрецов Саиса. Царь говорил очень одушевленно, и египтяне слушали его со знаками одобрения.

Лицо Клеопатры омрачалось все более и более. Она закрылась веером, подозвала знаком Филометра и шепнула ему:

— Оставайся все время возле Эвергета. Мне подозрительно его особенное внимание к египтянам. Он старается заслужить их расположение, а если это чудовище захочет кому понравиться, то умеет быть и любезным, и привлекательным. Он мне испортил вечер, и я вас покидаю.

— До свидания, до завтра.

— Жалобу римлянина я выслушаю у себя на крыше, там всегда веет прохладный ветерок. Если ты желаешь при этом присутствовать, то я дам тебе знать. Но я хотела бы поговорить с ним одна. Он получил очень важное письмо из сената. Так до завтра!

В то время как в большой галерее опорожнялись и наполнялись кубки и пирующие становились все веселее и шумнее, и в то время как Клеопатра раздраженно обвиняла всех своих прислужниц и подруг в неловкости и неумении, страдая от каждого неосторожного прикосновения и малейшего укола булавки, в это время Публий и друг его Лисий в сильном возбуждении ходили взад и вперед по шатру.

— Говори тише, — сказал коринфянин, — мне кажется, что каждая голова грифона на этой легкой стене нас видит и подслушивает.

— Я в этом и не сомневался.

— Когда я шел за камеями, навстречу мне из этой двери блеснул свет, но, вероятно, тот, кто к нам пробрался, был предупрежден. В тот момент, когда я подходил к шатру, свет погас, а факел у нашего входа совсем не был зажжен, но я все-таки успел рассмотреть в тонкой полоске света, что через дорогу прошмыгнуло что-то вроде черной ящерицы с блестящими пятнами — фигура мужчины в длинной одежде с золотыми украшениями. Ты знаешь, у меня хорошие глаза, и я готов поспорить на что угодно, что кошка, проскользнувшая к нам, это Эвлеус.

— Почему ты его не задержал? — с досадой спросил Публий.

— Потому что у нашей палатки было темно, хоть глаз выколи, а толстяк так же проворен, как жирный барсук, когда за ним гонятся собаки. Совы, летучие мыши и им подобные ночные твари отвратительны, а этот евнух, когда смеется, скалит зубы, как гиена…

— Этот Эвлеус, — перебил Публий, — вскоре узнает, что значит иметь дело с сыном моего отца.

— Но ты с самого начала обходился с ним не слишком снисходительно и вежливо, а это было не слишком благоразумно.

— Тут благоразумие, там благоразумие! — вспылил римлянин. — Он мошенник! Когда он держится в стороне, я в это не вмешиваюсь. Но вот уже несколько дней он преследует меня, чтобы подсматривать за каждым моим шагом, а со мной держит себя как равный. Но я ему покажу, что он ошибается! Он не может пожаловаться на мою скрытность; он знает, что я о нем думаю и что я намерен делать. Отвечать хитростью на его предательство мне было бы трудно, в искусстве коварства он меня, конечно же, превзошел. В открытой борьбе, которая ему незнакома и невыгодна, я преуспею гораздо больше. К тому же такая борьба больше в моем характере, чем всякая другая. Он хитер, проницателен и сейчас же сумел установить связь между обвинением, которым я ему угрожал, и свитком, данным мне в его присутствии отшельником Серапионом. Вот он лежит здесь. Взгляни только на него. Этот евнух и хитер, и бесчестен — два качества, которые, в сущности, противоречат друг другу, ибо кто действительно умен, тот не станет жить противозаконно. Посмотри, он развязал нитки, обвязывавшие свиток. Но у него не было времени завязать его опять! Он, верно, все прочел или только отрывками. Во всяком случае представляю себе его радость встретиться со своим собственным и точным изображением. Отшельник хорошо владеет пером и пишет сильными мазками и яркими красками. Если он прочел все до конца, то это избавляет меня от труда объяснять ему мои намерения. Если же ты его спугнул раньше времени, мне придется больше распространяться при обвинении. Так или иначе, это безразлично!

— Нет, конечно, нет! — вскричал грек. — В первом случае Эвлеус успеет принять меры и подкупить свидетелей. Такие важные письма я всегда бы позаботился спрятать или запечатать. Где у тебя предписание сената?

— В этом ящике, — ответил Публий, указав на одежды, под которыми было спрятано письмо.

— Можно узнать его содержание?

— Нет, теперь не время. Необходимо подумать о том, как поправить беду, которую ты натворил. Подумай только: такое прелестное, невинное создание, которое, по твоим же словам, напоминает тебе твою милую сестру, ты хочешь предоставить — кому? Этому свирепому варвару, этому чудовищу, каждое слово которого порочно, а удовольствие — что-нибудь чудовищное. Ведь Эвергет…

— Клянусь Посейдоном [66] ! — горячо воскликнул Лисий. — Я совсем не думал об этом Алкивиаде, когда указал на девушку.

Чего не сделает распорядитель представления, чтобы вызвать одобрение зрителей! Я, говоря откровенно, только лично для себя хотел привести Ирену во дворец. Чем я виноват, что она меня очаровала!

— Каллиста, Фрина, Стефания [67] , играющая на флейте, — перебил его Публий, пожимая плечами.

— Что ж тут странного? — с удивлением посмотрел на друга коринфянин. — У Эроса в колчане много стрел: одна стрела ранит глубже, другая — легче, и я думаю, что рана, которая нанесена мне сегодня, очень долго не заживет. Право, этот ребенок восхитительнее нашей Гебы у ручья, и мне было бы очень тяжело от него отказаться.

— Я тебе советую привыкнуть в этой мысли как можно скорее, — серьезно произнес Публий, остановившись против коринфянина со скрещенными на груди руками. — Что бы ты сделал со мной, если бы мне вздумалось твою сестру, на которую так похожа Ирена, хитростью увлечь из родительского дома.

— Прошу тебя не делать подобных сравнений, — крикнул Лисий с таким раздражением, какого Публий никогда от него не ожидал.

— Ты напрасно горячишься, — спокойно и серьезно сказал римлянин. — Твоя сестра прелестная девушка, лучшее украшение вашего великолепного дома, и все же я смею бедную Ирену…

— С нею сравнивать, хочешь ты сказать, — снова вспылил Лисий. — Плохая благодарность за все то гостеприимство, которое ты встретил в нашем доме. Прежде ты его умел лучше ценить. Ты знаешь, что тебе я позволяю гораздо больше, чем другим, я сам не знаю почему, но такими вещами не позволю и тебе шутить! Моя сестра — единственная дочь богатейшего и благороднейшего дома в Кирене. Многие добиваются ее благосклонности. Она ничем не хуже твоей сестры, но хотел бы я знать, что сказал бы ты, если бы гордую Лукрецию стали сравнивать с бедной девушкой, носящей воду, как наемная служанка.