Не подавая руки, он встал, коротко поклонился и побыстрее
вышел. Как ни паршиво было на душе, все же ухмыльнулся под нос. Чем-чем, а
только что законченным разговором можно немного гордиться. Рокицкий приведен в
должное состояние, изящно выражаясь, полнейшего душевного раздрызга. Не нужно
быть семи пядей во лбу, чтобы это заметить. Даже если это и не он… а это может
оказаться и не он… Нет, все правильно. Либо задергается и наделает оплошностей,
либо своими действиями приведет к тому… Но Аннинск… Как же так, господи? Как
Сёма с Пантелеем подпустили чужого на близкое расстояние и дали себя убить?
Битые-перебитые филеры, отцу родному в такой вот ситуации не позволившие бы подобраться
незаметно и вынуть оружие… Значит, они так и не успели перевезти пленного на
новую квартиру. Да и сам он уцелел чудом: останься в Аннинске…
– Ваше благородие!
Дежуривший внизу жандарм был явно смущен.
– Что такое?
– Там, на крылечке, вашу милость… дожидаются, – он
старательно избегал встречаться взглядом. – Если произойдет… нечто… зовите
на помощь, обязаны по долгу службы предотвратить…
– Ты о чем?
– Там-с… – показал жандарм на входную
дверь. – Ждут…
Глава 6
Все благополучно рухнуло…
Недоуменно пожав плечами, Бестужев распахнул высокую дубовую
дверь. На обширном крыльце, возле витого столбика, поддерживавшего с правой
стороны железный козырек над входом, стоял Иванихин – поза спокойная, руки
сложены на груди, при виде Бестужева лицо не изменилось, только ноздри зло
раздулись…
Ничего не ощущая, кроме тягостной усталости, Бестужев
сказал:
– Здравствуйте, Константин Фомич…
– Наше вам с кисточкой… – многозначительно
протянул шантарский крез. – Вы головой-то не вертите, поручик, я пришел
один. Чтобы в таком деле размотать вас по забору, мне молодцы не нужны. Сам
справлюсь, – он прищурился с ядовитой насмешкой. – Будете от меня в
здании спасаться? Там у вас нижних чинов полно, защитят в случае чего…
– Нет уж, простите, – сказал Бестужев решительно. –
Ни за чьи спины прятаться не намерен. Это даже хорошо, что вы… пришли.
– Да?
– Да. У меня к вам серьезный разговор. Давайте, чтобы
не привлекать излишнего внимания, пройдем… хотя бы в парк? Благо недалеко.
Они бок о бок, словно добрые приятели, спустились со
ступенек и пересекли улицу. Пройдя квартал, свернули в парк, совершенно
безлюдный. Видно было, что любое промедление приводит Иванихина в нешуточную
ярость, и он постоянно опережал Бестужева на пару шагов. Остановился у сосны,
воинственно задрал черную, как смоль, бороду:
– Ну что, сучий пряник, пощады просить не будешь? Ведь
постучу сейчас тобой об это дерево…
Не сдвинувшись с места, Бестужев спокойно сказал:
– Константин Фомич, я прекрасно понимаю ваши чувства,
но вот этого не надо. Я боевой офицер, не забывайте. Маньчжурию прошел. Да и
впоследствии, служа в жандармах, под смертью оказывался не раз. Пугать меня не
нужно – не испугаюсь. А если вздумаете… делать глупости, отпор дать сумею. Без
оглядки на последствия.
Какое-то время они мерились злыми взглядами, наконец
Иванихин, поджав губы, полез во внутренний карман поддевки. Бестужев напрягся.
Однако вместо возможного револьвера на свет божий появилась мятая темно-синяя
фуражка с эмблемой горных инженеров.
– Твоя?
Бестужев поймал фуражку на лету, спокойно расправил и надел
на голову:
– Представьте.
– Ну, и что мне с тобой делать, с-сукин кот? –
скорее деловито поинтересовался Иванихин. – Коли ты, на свое везение,
живой от нас ушел?
– Константин Фомич, – сказал Бестужев
убедительно. – Я прошу у вас руки вашей дочери. Отнеситесь к этому со всей
серьезностью. Это не экспромт, вызванный вашим неожиданным визитом, а твердое,
давно принятое решение.
Пожалуй, он несколько озадачил золотопромышленника. Тот
потерял некий злой напор, поджал губы, задумался, фыркнул:
– Надо же… Просишь?
– Я люблю вашу дочь, – сказал Бестужев. – И
некоторые обстоятельства позволяют надеяться, что я, равным образом, ей не
вполне безразличен.
– Да уж, обстоятельства… – выдохнул Иванихин,
глядя на него какое-то время так, словно все же собирался броситься. – Ну
что же, поручик… Это серьезный оборот дела, и обсуждать такие предложения
полагается со всей степенностью и обстоятельностью. Коли вы ухитрились
ускользнуть там, на горе, посреди города затевать с вами кулачную свару как-то
и неудобно… Как выразился бы Исмаилка, нужно либо сразу резать, либо не трогать
вовсе… К тому же я, некоторым образом, перед вами в долгу. А что до Таньки – у
меня и раньше были подозрения, что некоторые стороны взрослой жизни ей уже
знакомы не в теории. Ох, растить их без матери… Ну ладно, ротмистр, приступим к
делу. Предложение ваше сделано по всем правилам. Позвольте вам по тем же
правилам сразу и отказать. Не думайте, что я так говорю из-за сегодняшних…
сюрпризов. Не обижайтесь, дорогуша, но в зятья вы мне никак не подходите.
– Объяснитесь.
– Помилуйте, это же на поверхности! Не спорю, вы –
офицер, должно быть, дворянин… да? Отлично… Только прошли те времена, милейший
Алексей Воинович, когда среди купцов величайшей честью почиталось отдать дочь
за дворянина. Кое-кто, правда, и ныне не прочь спихнуть дочурку «под герб», но,
заверяю вас, лично я не ощущаю в том никакой потребности. Она – Иванихина,
ротмистр. Урожденная Иванихина. И коли уж бог не дал сына, законного
наследника, следует с максимальной пользой выдать замуж дочь. Что у вас –
офицерское жалованье? Карьерные перспективы – полковник через семь-восемь
годочков, а то и позже? Имение, быть может? Десятин двести? – он весьма
иронически произнес последнее слово.
– Меньше, – признался Бестужев. – Гораздо
меньше.
– Вот видите… Ну какой из вас жених для Иванихиной?
Нет, я не поскупился бы на приданое, но не в том дело, не в том… Жених,
ротмистр, на примете имеется давно. Слава Серебряков. Не в пример своей
беспутной сестрице, крайне толковый молодой человек, заканчивает Горный
институт, к золотодобыче относится со всей серьезностью… вы вообще знаете, что
такое в шантарской золотодобыче Дмитрий Кузьмич Серебряков?
– Наслышан.
– Тем лучше, – кивнул Иванихин. – В должной
мере сможете оценить мои стратегические замыслы. Мы ведь не тупые, стратегию
понимаем. Так вот, соединение в будущем иванихинских и серебряковских приисков
дает, милейший Алексей Воинович, уж простите на дерзком слове, целую золотую империю.
Я не вечен, а Серебряков и вовсе стар. Вячеслав справится. А каковы перспективы
– я ведь собираюсь будущее Танькино приданое приумножить и расширить, новые
прииски открываются, золотишко разведано, машины выписаны, котлы, вслед за моим
американским Круксом еще дюжина едет, я намерен развивать индустриально этот
дикий край… И что же, прикажете все разрушить только из-за того, что
взбалмошной Таньке понадобилось затащить вас в постель, а вы, побывавши там, к
ней воспылали? – Он покачал головой. – Простите, милейший, это
совершенно ненужная в данном случае лирика. Вынужден решительно пресечь, уж
поймите правильно.