Без веры - читать онлайн книгу. Автор: Борис Седов cтр.№ 51

– Собаки!!! Наступит момент, когда я вас помочу!!!

Я ощутил, как кум уселся мне на ноги. Под давлением его туши кольца ножных кандалов больно врезались в икры. Теперь я был почти полностью обездвижен, парализован, как после полиомиелита или обширного инсульта.

– Приступай, Бава, – донесся до меня голос Анатолия Андреевича, и я тут же вспомнил рассказы о хирурге-садисте, которые слышал, пока чалился в БУРе. И сразу провел параллель: Бава – Бавауди… Бавауди Ханоев с погонялом Хан. Так вот кто удостоил меня такой чести своим посещением – маньяк с медицинским образованием, который сейчас будет лишать меня мужских причиндалов!

Я глухо взвыл от безысходности, от чувства полной беспомощности, когда, придавленный двумя мощными телами, был способен лишь материться и угрожать своим мучителям, что, в общем-то, было им, как об стену горох.

Бавауди стянул с меня валенки и носки. Как смог, высоко, почти до колен закатал штанины брюк и надетых поверх них ватных штанов. Я удивился: какого дьявола ему все это нужно? Если решили меня оскопить, то надо в первую очередь перевернуть меня на спину, затем спустить брюки, а дальше уж дело техники. Десять минут – и готово! А тут…

Я понял, какую «маленькую, почти безболезненную операцию» замыслил кум, в тот момент, когда Ханоев, обнажив мне икры, начал тщательно протирать их чем-то холодным и влажным – явно ваткой, смоченной спиртом или йодным раствором.

В стародавние времена татары и башкиры на пятках своих аманатов [9] делали надрезы, куда насыпали мелко нарезанный конский волос. После такой операции человек мог ходить с превеликим трудом – раскорякой, на щиколотках, – и можно было не опасаться, что он сбежит. Якутские тойоны [10] пошли еще дальше – аккуратно подрезали боканам [11] ахиллесовы сухожилия. И рабы ковыляли, как на протезах. Еле-еле, будто столетние вековухи. Впрочем, особой скорости перемещения от них и не требовалось. Не в тайгу же их отпускать на охоту.

Особой скорости перемещения не требовалось и от меня. Ненужная роскошь это для раба, обреченного на бессрочное прозябание в гараже, для живой игрушки, подаренной свихнувшейся малолетке за то, чтобы она забыла о наркоте и не дрючила мозги правильным людям – своей мамаше и куму.

Но для меня-то!.. для меня побег через тайгу теперь был заказан! Какая может быть парма, если даже на то, чтобы выбраться за пределы Ижмы, мне пришлось бы затратить немерено сил и кучу времени! Да я не успел бы отползти и на сотню метров от дома, как меня бы схватили! Хитрая предусмотрительная скотина кум! Вот он, туз у него в рукаве! Вот он, сюрприз № 3!

– Сволочи!!! – прорычал я, когда Хан начал делать первый разрез на правой ноге. Медленно-медленно. Стараясь как можно на дольше растянуть удовольствие для себя и продлить мои муки. И вот здесь он ошибся. Дело в том, что сейчас я боли не чувствовал. Вернее, физическая боль, конечно, присутствовала, но ее напрочь затмили муки душевные – тоска по тому, что сейчас с каждым мгновением, с каждым движением скальпеля в умелой руке хирурга-садиста из меня безвозвратно утекают призрачные надежды вырваться из этого рабства, разобраться и с Ольгой, и с кумом, и с Чечевым (а теперь и с Ханоевым), покарать всех причастных к тому, что сейчас со мной происходит. – Уроды, я же за все отомщу! Хоть бы сделали новокаин!

– Что, больно? – противно хихикнул прапорщик и, устраиваясь поудобнее, заелозил задницей у меня по спине.

Вот теперь, и правда, мне стало больно. Тоску о том, что Хан сейчас своим скальпелем отрезает мне дорогу на волю, затмила забота, как бы не застонать, не доставить этим удовольствие троим негодяям. Если бы руки не были скованы за спиной, я бы вцепился зубами в ладонь. Но, увы, мне не оставили выбора, и пришлось ограничиться тем, что я до крови прикусил губу.

Как ни старался Хан продлить мои муки, но растянуть эту простенькую операцию более чем на десять минут было невозможно и при самом огромном желании, при самом удачном раскладе для него, при самом паскудном стечении обстоятельств для меня.

Какие-то сраные десять минут! Не более! И все равно мне показалось, что проклятый чечен надрезал мне связки, накладывал швы и бинтовал раны целую вечность. Он получал удовольствие. Я страдал. Но и самым жестоким страданиям когда-нибудь приходит конец.

– Пока замри и не дергайся, – после того, как Хан доложил: «Я закончил», буркнул мне кум, поднимаясь с моих уже почти ни на что не пригодных ног. – Э-эй, ты живой? Чё притих, герой?

Я обложил его трехэтажно, по матушке, и Анатолий Андреевич усмехнулся:

– Ишь ты, герой! Лежит, матерится! Ну, отдыхай теперь. Привыкай к новой жизни. И радуйся. На цепь сажать тебя, инвалида, больше не будем. Правда, ручонки пусть пока будут скованы. Мне не надо, чтобы ты расковырял себе раны. К чему дополнительные проблемы? Верно я говорю? А, Разин?

– Да пошел ты! И как я, по-твоему, буду есть?

– Захочешь жрать, так все вылакаешь.

– Падлы!

– Ну ладно, ладно. Что мы, звери, на самом-то деле, – продолжал развлекаться кум, – чтобы так тебя, гордеца, унижать? Накормим и с ложечки. Вон, Кристина так прямо и рвется сюда. Не удержать. Так пускай теперь и ухаживает за тобой. Итак, с этим, я думаю, все решено. Что еще, Разин?

Еще я был бы не против сейчас сложить на своих истязателей все матюги, которые только знал, но, похоже, добился бы этим эффекта, диаметрально противоположного тому, что хотел. Выслушивая мои проклятья в свой адрес, трое отмороженных выродков лишь веселились. Так зачем впустую лить воду? И вместо того, чтобы продолжать изрыгать матерщину, я совершенно будничным тоном задал вопрос, который в ближайшее время должен был стать весьма злободневным. Если я мог несколько дней прожить без еды, если меня, действительно, могла покормить Кристина, то прибегать к ее помощи в решении этой проблемы я бы не стал ни за что. Как бы не мучался.

– И как же я буду ссать? – поинтересовался я, чем очень развеселил троих великовозрастных идиотов, которых, все еще прижатый к подстилке жирной задницей Чечева, видеть не мог. – Давай поднимайся, толстая тварь! – зло прошипел я прапору и, резко дернувшись, попытался стряхнуть с себя слоновью тушу. Тут же в обе ноги словно воткнули раскаленные спицы. Я не сдержался и вскликнул от боли.

У меня за спиной раздался новый взрыв хохота. И голос кума.

– Виталик, встань с немощного. И расстегни ему брюки. Надеюсь, Разин, спустить и натянуть их ты сможешь самостоятельно. До параши доберешься на четвереньках. Пописаешь как-нибудь. Чечев, подъем, – еще раз повторил Анатолий Андреевич, и уютно рассевшийся на мне прапорщик нехотя поднялся на ноги. Ох, и как же ему, мудаку, не хотелось со мной расставаться. Но приказ есть приказ. Хочешь – не хочешь, а выполняй.