– Это с Ясенек, в Ясеньках горит, –
безапелляционно заявил пленный Василий.
– Едем сейчас туда. – Полковник уже поворачивал
игреневого Ахилла.
Казаки переглянулись недоуменно, но повернули за ним.
– Саенко! – шепнул Борис, пригнувшись к шее
саенковой кобылы. – С пленного глаз не спускать! Чует мое сердце,
вскорости он удрать попробует.
Дымом несло уже основательно. Полковник летел впереди, на
лице у него было каменное выражение. Один только Борис знал, зачем они едут в
Ясеньки, остальные подчинились приказу. Проскакали небольшую рощицу, поднялись
на горку – открылась чистая степь, а внизу полыхал хутор, умело подожженный с
двух сторон. Черный дым стлался по степи, и занималась уж высохшая трава.
Слышались крики, суетились вокруг пожарища люди. Азаров гикнул по-казачьи и
послал своего жеребца вперед. Сумасшедшим галопом ринулись за ним остальные.
«Не дай Бог, чей конь споткнется! – мелькнуло в голове
у Бориса. – Костей не соберем…»
За лошадиным топотом не слышно было криков и стонов, но
роились вокруг догорающих домов все увеличивающиеся фигурки. Вот отделилась от
них одна и бросилась к ним навстречу. Еще несколько минут, и Борис вблизи
увидел растрепанную простоволосую старуху. Ее седые космы разметались, подол
юбки разорвался, по щеке из глубокой царапины стекала кровь. Прижав руки к
груди, она бежала им навстречу из последних сил, пытаясь унять прыгавшее
сердце. Азаров с размаху осадил жеребца, чуть не стоптав старуху копытами, и
соскочил на землю.
– Батюшка! – хриплым голосом закричала она и
повалилась ему в ноги. – Батюшка, Вадим Александрович, горе-то, горе-то
какое!
– Что? Что? – спрашивал он прерывающимся голосом.
– Уби-или! – бухнула она сразу. – Убили
Андрюшеньку, изверги!
– Где? – глухо спросил Азаров.
– Не ходи, батюшка, не ходи туда, не смотри! –
заголосила старуха, сидя на земле.
– Кто такие были? – Казаки уже расспрашивали
подошедших мужиков.
– От батьки Чижа люди, – вразнобой заговорили
мужики. – Приехали пьяные да тут еще самогону набрались. Один, вишь,
привязался к Савелия племяннице, та в крик, Савелий-то давай его урезонивать –
девка на выданье, а кто потом замуж возьмет? Да с пьяным-то какой разговор, тот
выхватил револьвер да давай палить. По пьяному делу Савелия не убил, а только
ранил, зато от крови они озверели. А тут ваш бежит, мычит, смеется. Увидели
вашего, давай его дразнить, один запалил факел да давай в лицо ему тыкать. Тот
мечется, ревет, Семеновна его отстоять пыталась, так и ей досталось. А после
плеснули керосином да факел кинули, дом и занялся.
– А он, сердешный, Андрюшенька-то, как вырвется да в
дальний угол забился, стонет там, ко мне не идет. Огонь ближе, дом-то сухой
весь был, занялось в минуту, – подала голос старуха. – Сгорел Андрюшенька
там, сгорел как свечечка… Батюшка! – заголосила она с новой силой. –
Прости ты меня, старую, не уберегла, не заслонила…
Борис посмотрел на Азарова и понял, что значит выражение
«черен лицом».
– Где? – спросил он одними губами.
Ему указали на то, что осталось от дома, в котором заживо
сгорел его сын. Чадили головешки, летали хлопья черной жирной копоти. Азаров
постоял над пепелищем, сжав зубы, не издавая ни звука. Казаки молча
недоумевали.
– Давно они ушли? – спросил Борис.
– Да не так чтобы давно, с час всего будет. Вон в тот
распадок подались, – показал мужик рукой. – Да двигаются они
медленно, потому что телеги у них, добра много награбили…
Азаров молча тронул жеребца.
– Едем!
И началась бешеная скачка. Летели всадники, и конские гривы
развевались на ветру. Борисов Васька шел ровным аллюром и все порывался
перегнать игреневого Ахилла. Иногда Борис видел профиль полковника Азарова с
каменеющими желваками на щеках. Борис полностью отдался скачке, слился со своим
жеребцом. Ушли из его памяти город Петербург, полковник Горецкий, революция,
даже вечно ноющая рана – потеря сестры – отошла куда-то на второй план.
Остались человек и его конь да еще степь – огромная, долго можно скакать…
Бандиты в распадке слишком поздно услышали конский топот, да
были они слишком пьяные, чтобы обороняться. Однако они все же залегли за
телеги, и казаков встретил нестройный залп из винтовок. Но вихрем налетели
казаки, и началась рубка. Борис видел, как упал с криком бандит в барашковой
шапке под копыта его жеребца, развернул лошадь и ударил плашмя шашкой по голове
парня, что целился в полковника из винтовки. Азаров развернул коня и погнал его
за единственным конным, кто пытался удрать. Борис видел, как без труда его
Ахилл догнал чужую лошадь, как полковник взмахнул шашкой и рассек бандита чуть
не пополам. Испуганная лошадь отпрянула, унося бесчувственное тело.
Все было кончено за несколько минут. Казаки вытирали
окровавленные шашки и убирали их в ножны. Лошади убитых убежали в степь, а
впряженные в телеги стояли молча, понурив головы. Саенко развернул телеги в
сторону сгоревшего хутора, свистнул лошадям и огрел еще каждую вожжами:
– Н-но, болезные! Пошли! – И в ответ на
недоуменный взгляд Бориса пояснил: – Лошади-то с хутора. Сами назад телеги
довезут. Не пропадать же мужицкому добру.
Пленный Василий спешился и оглядел убитых.
– Точно, это батьки Чижа люди. Он с Махно не воюет, но
и под его начало не идет, сам себе хозяином хочет быть.
– А ты чего ж не ушел в суматохе-то? – тихонько
спросил его Саенко.
– А куда мне идти-то? – Тот пожал плечами. –
Одному в степи несладко, без оружия да без жратвы. К тому же с батькой Чижом у
меня свои счеты. Да тут столько народу всякого ошивается в степи-то! Чуть
подале перелески пойдут, дак там зеленые.
– Это ж какие зеленые, бандиты, что ли? –
заинтересовался Борис.
– Сам ты бандит! – обиделся Василий. –
Сказано тебе – зеленые. Это которые от войны хоронятся – не хотят ни с кем
воевать: ни с белыми, ни с красными, и к Махно тоже не подаются. Их сразу по
запаху отличить можно: дух от них нехороший, потому как моются они нечасто, да
и с питанием тоже… сами понимаете… Вот не так давно, еще мы к Нечаевской не
подошли, остановился наш отряд возле деревни одной. Я на часах стою. Место
нехорошее такое: рощица, хаты далеко. Как навалится на меня детина! Колет,
режет, кусается, как кошка бешеная. Бьемся в траве, барахтаемся. Никак я
винтовку не освобожу. Верещим, орем, как псы, грыземся. Я его одолел, а и сам
ослаб, не задержал, как он от меня в кусты уползал. Чуть кровью не зашел, до
того я измят, перекусан. Может, это бешеный человек какой-нибудь был, может,
дикий, зеленый… Но однако, если хотите на пасеку к вечеру успеть, то поспешать
нужно. А коней можно тут недалеко попоить, там бочажок есть…
Азаров уже сидел в седле, спокойный и собранный, только в
глаза его смотреть было страшно – не было там никакого чувства, один смертный
холод.