Мы долго шли ночью, разрезали колючую проволоку, после по
тому, что осветительные ракеты стали рваться позади нас, мы поняли, что фронт
остался позади. Чтобы не привлекать внимания в прифронтовой полосе, мы трое
решили разделиться и встретиться в Симферополе, потому что документы, которыми
нас снабдили в Екатеринославе, в прифронтовой полосе были недействительны.
Однако когда я с большим трудом добрался до Симферополя, то никаких следов
своих товарищей там не нашел. Явочная квартира, чей адрес мне дали в
Екатеринославе, показалась мне ненадежной – слишком людно было вокруг, толклись
какие-то подозрительные личности. По дороге туда у меня проверили документы и
даже обыскали, но ничего не нашли.
– А как же мандат за подписью товарища
Мокроусова? – поинтересовался матрос.
Борщевский расстегнул пиджак и вытащил откуда-то из
подкладки маленькую прямоугольную тряпочку, на которой неразборчиво, но, несомненно,
типографским способом было напечатано, что предъявитель сего является
представителем Крымского краевого комитета партии, обладает всеми полномочиями
и так далее, а внизу стояла подпись тов. Мокроусова.
– Она была зашита в подкладку и не шуршала при обыске.
Далее я отправился на вторую, запасную квартиру, там нашел товарищей,
предупредил их, но поздно, потому что первую явочную квартиру в тот же день
разгромили.
– Угу, – проговорил товарищ Макар, и непонятно
было, одобряет он все услышанное или осуждает. – Стало быть, товарищи,
деньги для того, чтобы достать оружие, придется добывать самим.
– Разберемся! – крякнул матрос.
– Пора расходиться, товарищи, скоро комендантский час.
Все задвигали стульями, поднимаясь.
– Товарищ Тоня, я тебя провожу! – подскочил Салов
к Антонине.
– Я с дядей Семеном пойду, – отшатнулась она и
обожгла его взглядом синих глаз.
– А я, товарищи, – обратился Борщевский к
типографским, – хотел бы взглянуть, как у вас дело обстоит в типографии.
Вы не против?
Гольдблат молча пожал плечами, что означало согласие.
Оставшись втроем, потому что сапожник немедленно удалился на
кухню, Макар, матрос и Сапов сели в кружок за стол и долго беседовали
вполголоса, сдвинувшись голова к голове.
– Значит, как договорились, завтра и сделаем, –
подвел итоги Макар.
– Что-то мне этот Борщевский не нравится, нет у меня к
нему доверия, – пожаловался Кипяченко.
– Много спрашивает, во все суется, – с готовностью
согласился Салов.
Товарищ Макар разговора на эту тему не поддержал, но в
глазах его снова возникло то непонятное выражение. Товарищ Макар твердо знал,
чего он хочет, но в некоторые свои планы он никого не посвящал.
* * *
Тоня с Семеном Крюковым шли молча. Семен глядел себе под
ноги и думал о чем-то важном, потому что иногда вздыхал тяжело. К вечеру подморозило,
растаявшие днем от южного мартовского солнца лужи затянуло ледком, Тоня
поскользнулась и засмеялась, уцепившись за куртку Крюкова. Он посмотрел на нее
ласково и взял под руку.
– Давай уж пойдем с тобой, как буржуи, под ручку, а то
лоб расшибешь.
Они пошли, не торопясь, вдыхая свежий холодный воздух.
– Что это ты, дочка, как я примечаю, от Ивана Салова
шарахаешься? – спокойно спросил Крюков.
– Так… – отвернулась Тоня.
– Ну, раз это дело личное, то я вмешиваться не
буду, – смутился Крюков.
– Да нет у меня с ним никаких личных дел! –
вспыхнула Тоня. – Просто… нехороший он человек, вот что! Смотрит всегда
так нагло, рукам волю норовит дать… – Эка беда, что смотрит! –
рассмеялся Семен. – Ты вот у нас какая раскрасавица уродилась, отчего ж на
тебя мужику и не поглядеть! А Салов – мужчина молодой, в самом соку… – Да,
а раз подкараулил меня, а сам пьяный был. Да как давай приставать!
Все в полюбовницы к себе звал. Я, конечно, за себя постоять
могу, да только противно очень, не по-товарищески… Он сегодня вон Борщевскому
сказал, что Леля – это жена его, а мне тогда про Лельку эту такого наговорил. И
шалава-то она подзаборная, и бросит-то он ее сразу же, если я соглашусь… Нешто
можно такое про жену-то говорить?
– Да уж, – вздохнул Семен. – Ну, ты не думай
о нем.
– Да я разве думаю, когда вокруг такое творится! –
воскликнула Тоня. – Ты представь, дядя Семен, вот скоро победим мы белых и
начнется такая жизнь сказочная! Кругом все свои, не нужно никого бояться. И
приедут к нам товарищи из Москвы, расскажут, как там у них, что делается, и
научат, как дальше жить.
– А ты как дальше жить хочешь? – улыбаясь, спросил
Крюков.
– Я, дядя Семен, учиться хочу. Чтобы все-все знать,
чтобы со мной умному человеку говорить интересно было. А то простым-то людям я
про революцию объяснить могу, вот как сама понимаю, а если посложнее что… Вот
товарищ Макар хорошо говорит – заслушаешься! И он вообще замечательный, товарищ
Макар!
Настоящий большевик! Он когда говорит – у меня прямо слезы
на глазах, и вообще он – самый настоящий герой! Про таких нужно песни
складывать!
В голосе девушки послышался неприкрытый восторг, Семен
поглядел на нее внимательнее, увидел, как сияют ее глаза, и все понял. Он
улыбнулся грустно и крепче подхватил ее под руку.
Глава 6
На Корниловской набережной, недалеко от хорошо известного
здания морской контрразведки, находилась бойкая, весьма людная кофейня,
прозванная в городе кафе «Петлюра». Эта кофейня служила штабом и местом
дислокации для многочисленной своры городских спекулянтов, которую горожане
окрестили «Дикой дивизией». Дикая эта дивизия состояла из элегантных и
подвижных константинопольских греков, медлительных и одутловатых левантийских
турок, живых одесских евреев с печальными выпуклыми глазами, задумчивых армян.
Впрочем, и славянских лиц попадалось здесь немало. Часто
можно было увидеть хорошо пошитые английские френчи армейских интендантов.
В этой кофейне устанавливали курсы валют и цены на сахар,
здесь можно было купить вагон медикаментов и пароход английского
обмундирования. К этой необычной бирже прислушивались банки и серьезные
иностранные фирмы. На вопрос, каков сегодня курс английского фунта или турецкой
лиры, всякий знающий обыватель мог ответить: «У Петлюры установили столько-то и
столько-то».
В низком и просторном грязноватом зале кофейни, единственным
украшением которого служила пыльная пальма в деревянной кадке, было всегда
шумно и многолюдно. Грязные столы без скатертей, залитые кофе и засыпанные
крошками, служили для посетителей кроме основного назначения конторками. Здесь
раскладывали часто документы на партию самого экзотического товара, подписывали
иногда миллионные контракты. Электричество едва ли не каждый день отключали, и
тогда этот зал, скудно освещенный чадящими свечами и керосиновыми лампами,
становился похож на бандитский притон или на освещенную скудным светом пещеру,
где шайка разбойников пирует и делит богатую добычу. Собственно, такое
представление было недалеко от истины: банда спекулянтов в «Петлюре» делила
барыши, торгуя продовольствием, обмундированием и медикаментами, от недостатка
которых страдали солдаты на Чонгаре и под Перекопом. «Дикая дивизия» неимоверно
боялась большевиков, но, по странной иронии судьбы, делала все для их победы,
ослабляя и разваливая тыл Белой армии.