Кареев так ничего и не успел приказать — да, честно
говоря, не успел и толковый приказ обдумать. Ситуацию переломил Уланов, он с
выражением величайшего ужаса на лице вдруг кинулся на толпу, размахивая руками
и дико вопя:
— Ноги делаем!!! Щас взорвется все нахрен!!!
Вид у него был столь паническим, а вопли столь
душераздирающими, что стадный инстинкт сработал отлично: толпа шарахнулась и,
подгоняемая истошными криками Уланова, оравшего про тонну взрывчатки и про то,
что сейчас всем подкатит песец, стала рассыпаться, превращаясь в ораву бегущих
неведомо куда.
Вот только ни Нидерхольм, ни второй панике не
поддались — едва не сшибленные с ног и чудом не затоптанные толпой, остались
на месте, целили объективами, клацали, щелкали, гады…
— Взять! — рявкнул Кареев, указывая на них.
Тут уж было не до китайских церемоний и всяческих свобод.
Обретя ясную и конкретную цель, и мнимые гаишники, и люди из «табора» проворно
кинулись к двум фотолюбителям и в два счета обоих сгребли. Причем в свалке
как-то само собой получилось, что оба фотоаппарата вылетели из рук хозяев и
приземлились на асфальт так неудачно, что, сразу видно, пришли в полную
негодность. Оба обиженных орали что-то, поминая свободу слова и печати,
громогласно заявляли о своей принадлежности к свободной прессе и стращали всеми
мыслимыми карами, чуть ли не со стороны Генеральной Ассамблеи ООН. Державшие
их, на эти страшилки не реагировали вовсе — имели некоторый опыт обращения
с шакалами пера, а Генеральной Ассамблеи как-то не особенно опасались.
— С глаз долой! — прикрикнул Кареев, сделав
выразительный жест, и пленников потащили на пост.
Только теперь Кареев смог оглядеться и прокачать ситуацию
более-менее рассудочно. Зеваки, разогнанные доблестной импровизацией Уланова,
были, выражаясь военным языком, бесповоротно рассеяны и уже не проявляли
желания собраться в прежнюю толпу или приблизиться. Торчали на значительном
отдалении — но покидать место действия не спешили, поганцы.
Слева, по обочине, целеустремленно пер сто тридцать первый
«зилок» с тентовым кузовом — ага, одна из мобильных групп объявилась,
сейчас, надо полагать, и вторая нарисуется, все ж полегче.
Кареев повернулся к Доронину, оказавшемуся ближе всех:
— Передай им, — кивнул он на ЗИЛ, откуда уже
выпрыгивали автоматчики в касках, — народ блокировать, мобильники
проверить, все неправильное стереть. Чтобы ни один не слинял. Живенько!
— Есть! — выдохнул Доронин и припустил к
грузовику.
Кареев вернулся к «шестерке» и какое-то время без особых
мыслей и эмоций вглядывался в нелепо скрюченные фигуры. Чем дальше, тем больше
он осознавал трагическую неправильность случившегося. Произошло совсем не то,
чего ожидали. Того, кто был им нужен, в машине не оказалось. «Надежный агент»
сбрехал, как сивый мерин. Не было в «шестерке» никакого Абу-Нидаля, с самого
начала не было, конечно, вовсе не собирался он в Краснодар. Значит, и
пресловутый «важный груз»…
Неторопливо приблизился Уланов, вспотевший и мрачный.
— Пустышка, — сказал он бесстрастно.
— Что? — не понял Кареев.
Уланов продемонстрировал на ладони трофейную гранату:
— «Лимонка» у него была насквозь учебная. Толку от нее,
как от кирпича.
Кареев выразительно глянул на Климентьева. Капитан мгновенно
сообразил, открыл дверцу, поискал внутри и вскоре вылез наружу с «Макаровым» в
руке. Кареев почти вырвал у него пистолет, осмотрел, выщелкнул магазин, патрон
из ствола. Все вроде бы в порядке, натуральный пистолет, патроны выглядят
обычными «макаровскими», боевыми. Вновь загнав магазин, генерал передернул
затвор, прицелился в сухую землю на обочине, потянул спусковой крючок. Вместо
выстрела раздался слабый щелчок. Действуя методично, ни о чем не думая, Кареев
передернул затвор — патрон исправно выскочил, никакого перекоса, — повторил
ту же нехитрую манипуляцию, и еще раз. Поднял один из патронов и повернул
донцем к себе. На капсюле лишь едва заметная вмятинка. Боек спилен, и к бабке
не ходи.
— Багажник! — резко распорядился он.
Уланов рванулся, нажал кнопку большим пальцем. Багажник
оказался незапертым на ключ, крышка откинулась моментально. Там лежали тряпки,
какие-то гнутые железки, а посередине — небольшая картонная коробка, судя
по надписям и рисункам, от обыкновенного видеопроигрывателя.
Нисколько уже не опасаясь какого-нибудь взрывчатого
сюрприза, Кареев протянул руки, подхватил коробку, оказавшуюся невероятно
легкой — определенно пустая! — вынул, отогнул картонные края крышки.
Внутри лежала небольшая корова, синтетическая игрушка; когда
генерал наклонил коробку, она покатилась в угол. Кареев вынул ее, почти
невесомую, почувствовал под пальцами твердый кругляшок, сдавил.
Корова издала идиотское электронное мычание. И замолчала.
Почти такую же точно он покупал внучке месяц назад. Безобидная игрушка с «говорилкой»
внутри, копейки стоит…
«Он нас переиграл, сволочь», — подумал Кареев с
бессильной яростью.
Толкнул классическую дезу, и мы, конечно же, повелись —
а кто бы в этих условиях не повелся? Надежный агент, уже зарекомендовавший себя
как источник, коему можно безоговорочно доверять… Информация, на которую
следовало опрометью броситься, как изголодавшаяся собака на кусок колбасы. Мы
все сделали правильно, мы не могли поступить иначе, нас не в чем упрекнуть. Нас
просто-напросто переиграли, а от этого никто не застрахован… но невероятно
тяжело будет повторять это вышестоящим, которые совсем не того ждут…
Швырнув игрушку обратно в багажник, Кареев широкими шагами
направился на блокпост. Вертолет, судя по отсутствию шума в небесах, уже отбыл
восвояси, не обнаружив для себя работы, ситуация помаленьку исправлялась:
армейские автоматчики наглухо оцепили духан, куда и оттеснили толпу, те, кто
был в милицейской форме, ожесточенно крутя жезлами, наконец наладили
бесперебойное движение в обе стороны, поторапливая машины и жестами, и
ненаигранным рявканьем.
Он вошел внутрь. Из комнатушки слева доносились вопли про
свободу слова, свободу печати и прочие прелести демократии. Брезгливо
поморщившись как от зубной боли, Кареев направился к связистам, присел на край
стола, взял наушники с полудужьем микрофона и, ни на кого не глядя,
распорядился:
— Рахманина.
Полковник откликнулся почти сразу же — ну, естественно,
сидел в аппаратной, как пришитый.
— Толя, он нас переиграл, — сказал Кареев,
стараясь, чтобы его голос звучал абсолютно бесстрастно. — В машине трое
«двухсотых», сопляки с неработающим оружием, классическая подстава, — и,
не давая собеседнику времени вставить словечко, напористо продолжал: —
Немедленно возьмите этого долбанного источника за кислород и расспросите как следует.
Немедленно. Я скоро прилечу. Конец связи.
И отложил наушники на стол. Вроде бы машина закрутилась,
распоряжение отдано четким командным голосом, вот только у Кареева были стойкие
подозрения, что сволочной агент-двойник уже ударился в бега… Или попытается
долго и нудно оправдываться, что-нибудь более-менее убедительное сплетет?