Главный адвокат, определив стратегию защиты как выжидательную, говорил о заслугах подсудимого, о его послужном списке, о мировом признании, которое он получил, и о том еще, что право на ошибку имеет каждый. Особенно медик, говорил он.
– Как это ни прискорбно, но это реалии жизни, ошибаются все, и даже врачи, и даже лучшие, и даже лучшие из лучших. Еще бы, можно ли, находясь под давящим, перманентным стрессом ответственности, никогда, вообще никогда не ошибаться? Только подумайте, сколько людей доктор Тел-лер спас от смерти, вылечил, дал надежду. Можем ли мы забыть об этом, можем ли говорить только об ошибках, ничтожных в количественном отношении по сравнению с десятилетиями кропотливой, жертвенной работы, по сравнению с сотнями, может быть, тысячами пациентов, вытащенных профессором из мрака ожидающей их смерти?
Адвокат и дальше говорил все так же образно, хотя в целом скучно, он был известен именно тем, что мог задеть присяжных за живое, дать им возможность увидеть в обвиняемом не безликого преступника, а человека с душой и чувствами. Это известный прием: всегда сложно осудить того, кто похож на тебя самого, на близких и дорогих тебе людей.
Самому же подсудимому выступления обвинителя и защитника, казалось, были безразличны. Он сидел, опустив голову, не проявляя к ним никакого интереса, лишь иногда лениво обводя взглядом переполненный зал, как бы удивляясь чему-то. Я знал из своих источников, что доктор Теллер поначалу даже отказался от беседы с адвокатами, а позднее все же согласившись, в основном молчал, изредка отвечая «да» и «нет», что, конечно, значительно затрудняло задачу защиты.
Ну и, конечно, необходимо сказать о судье, хотя он, маленький и сморщенный, с редкими, просвечивающимися волосами на вытянутой, узкой голове, выглядел гротесково-смешным в своей официальной, чопорной мантии. Может быть, из-за своего никудышного роста, а возможно, из-за общей несуразности (с этим всегда связаны комплексы), он был известен как судья жесткий, не прощающий, хотя, безусловно, справедливый. Он не всегда придерживался строжайшей буквы закона и порой, как портьеру, отводил ее в сторону. Своим скрипучим голосом он производил такое значительное впечатление на присяжных, что они послушно следовали его рекомендациям, никогда не пытаясь бунтовать. Подозреваю, что они просто-напросто боялись его.
Итак, когда общая картина была вырисована, обвинение вызвало первого свидетеля, высокого, худого человека лет пятидесяти, немного сутулого из-за своего роста и узости плеч, с понурым, маловыразительным лицом. Он послушно сел в отведенное для свидетелей кресло и внимательно, хотя и несколько затравленно, посмотрел на обвинителя. Вопросы были стандартны: имя, фамилия, чем занимаетесь, как долго знаете доктора Теллера и прочая формальность. Свидетель выдавливал из себя ответы, мучительно превозмогая себя, оставляя между словами невероятные рытвины пауз За все время он ни разу не взглянул на подсудимого.
– Да, – сказал он, – меня зовут Артур Метуренг, мне пятьдесят три года, двадцать восемь лет я работал в лаборатории квантовой физики при Центре космических исследований, последние семь лет являлся ее научным директором, два года тому назад мне пришлось уйти по состоянию здоровья. Доктора Теллера я знаю много лет, мы неоднократно встречались на конференциях.
После того как обвинитель Браунер попросил свидетеля рассказать о своем научном пути, помогая его запинающемуся рассказу множеством коротких наводящих вопросов, у зала и у меня в том числе появилось представление, что профессор Метуренг был незаурядным, если не ведущим в мире специалистом в своей области, и теперь, будучи в зрелом творческом возрасте, обещал еще больший успех в научной карьере. Впрочем, года за три до описываемых здесь событий он почувствовал определенный спад, некую усталость и аморфность. Тогда-то он и встретил на пароходе во время научного круиза своего старого приятеля доктора Теллера и за бутылкой виски пожаловался на свой затянувшийся творческий застой.
– Доктор Теллер посмотрел на меня внимательно и предположил, что мой спад может быть связан со здоровьем. Я ответил, что в принципе чувствую себя хорошо, конечно, у меня повышенное давление да и бессонницей порой страдаю, но в целом ни на что не жалуюсь.
– И что вам ответил Теллер? – спросил обвинитель, энергично прищурившись.
– Он сказал, что самочувствие порой ни о чем не говорит, и не мешало бы провериться. Что есть исследование, Теллер называл, но я не помню название и авторов, говорящее, что творческая потенция зависит от внутреннего состояния организма.
– И что потом? – подгонял Браунер.
– А потом, как сейчас помню, он хлопнул меня по плечу и усмехнулся. Сейчас я понимаю, какая дьявольская это была усмешка. А тогда не обратил внимания. «Знаешь, Артур, – сказал мне Теллер, – я почти не практикую, но все же приезжай ко мне в клинику, я сделаю для тебя исключение».
– Ну и вы?
Я подумал, что Браунер стремится контролировать абсолютно все, даже показания своего свидетеля.
– Ну а что я? Конечно, согласился. Клиника Теллера известна на весь мир и считается одной из лучших.
– Что было потом? – снова спросил обвинитель.
– Через несколько недель я приехал в клинику и полностью обследовался. Теллер даже пригласил меня домой, и мы тогда хорошо посидели, о чем-то говорили, но я плохо помню. Не то что я волновался, но знаете, все же обследование, хоть и амбулаторное, а все равно ждешь результата. Вечером он сам отвез меня в отель, где мы и попрощались.
– А дальше?
– На утро мне позвонили из клиники и сказали, что доктор Теллер просит срочно приехать и что это важно. Я занервничал, все это было крайне неприятно. Я сразу понял, что что-то не так, и тут же поехал в госпиталь.
– И что вам сказали? – снова спросил Браунер.
– Теллер встретил меня в коридоре и проводил к себе в кабинет. Он сказал, что некоторые анализы не очень хорошие и требуют уточнения, что мне надо пройти более детальное обследование. Я спросил, что именно он подозревает? Теллер помялся, потом посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я боюсь, Артур, что у тебя рак».
– Он так и сказал?
– Да, да. – Метуренг потер сжатую в кулак руку, видно было, что он волнуется, заново переживая свой рассказ. Именно этого и добивался обвинитель.
– Конечно. Он так и сказал: рак.
– И что вы почувствовали, когда услышали диагноз? – снова задал вопрос Браунер.
Свидетель пожал плечами.
– Что может чувствовать человек в такой ситуации? Шок, конечно, потом неверие, знаете, думаешь, этого не может быть, это не про меня. Кажется, фильм смотришь или видишь дурной сон. В общем, Теллер предложил мне остаться в клинике дня на два.
– И вы согласились?
– Конечно.
– И каков был результат этого так называемого детального обследования? – спросил Браунер.
– Я провел в клинике двое суток. Очень неприятные, утомительные процедуры… к тому же мое состояние… Потом ко мне в палату пришел Теллер и сказал, что самое худшее предположение подтвердилось, у меня рак. Я чуть не потерял сознание, все закружилось… такое бессильное, почти невменяемое состояние… Плохо помню, что он говорил. Лишь потом, когда осознал, что произошло, спросил, какие у меня шансы.