– Путешествовать изволите?
Ему наверняка было скучно торчать тут в полном одиночестве.
К тому же интерес мог быть и профессиональным – мы, знаете ли, не вчера
родились, и прекрасно знаем, что повсюду на свете гостиничный персонал
оказывает специфические услуги соответствующим органам. Что ж, австралиец с
непроизносимой фамилией вовсе не был угрюмым, нелюдимым, наоборот,
рубаха-парень, болтун и весельчак, готовый чесать язык с любым
встречным-поперечным и скрывать ему абсолютно нечего...
Старательно поддерживая свой сценический образ, Мазур
поудобнее облокотился на стойку и с ухмылкой сказал:
– Вы, должно быть, имеете в виду, не турист ли я? Да что вы,
сеньор, ничего подобного. Вот уж не думал, что парень вроде меня похож на
туриста – с одним-то жалким рюкзачком и полупустым карманом? Я моряк, знаете
ли. Из Австралии. Слыхали?
– Ну, как же. Когда-то учил в школе. У вас там кенгуру и
бумеранги... Значит, сеньор – моряк? Это, должно быть, так романтично? Я в
детстве хотел сбежать из дома и устроиться юнгой на корабль... Не получилось.
Романтично, должно быть...
Издевался или говорил серьезно? Хрен поймешь... Мазур
терпеливо продолжал:
– Помилуйте, сеньор, какая там романтика? Лет сто назад –
быть может, хотя крепко сомневаюсь... Работы много, а денег мало. Вот я и решил
сменить профессию. В порту мне встретился один сеньор, и у него была совершенно
точная карта богатого клада, закопанного в те времена, когда ваши прадеды здесь
воевали за независимость...
Старик произнес мягко, чуть свысока:
– Молодой человек, таких карт обычно в тысячу раз больше,
чем кладов...
– Вот и я очень быстро пришел к тем же выводам, –
сказал Мазур, – и вовремя, сдается мне, пошел на попятный, так что не
успел потерять ни денег, ни жизни. Махнул на все рукой и потихонечку убрался из
этого самого кладоискательского лагеря. Предлагал то же самое сделать другим,
но они не послушались. Ну, это их проблемы. Нет там никакого клада. А вот в
чащобе бродят не только ягуары, а и герильеро. Прихватит полиция, оправдывайся
потом... Короче, я решил возвращаться в порт. Документы в порядке, подыщу
хорошее судно – и снова в море. Это надежнее, чем гоняться за
несуществующими кладами... У вас в горе не найдется работы для парня вроде
меня? Я бы с удовольствием подработал где-нибудь пару месяцев.
– Даже не представляю, где у нас может найти себе применение
моряк... А что вы еще умеете, сеньор?
Мазур старательно задумался:
– Ну... Машины вожу неплохо. Знаю моторы. Силенкой бог не
обидел, смею думать. – О своем умении неплохо стрелять он упоминать
не стал – такоевряд ли сойдет за достоинство, скорее насторожит...
Старик непритворно озаботился:
– Не знаю даже, что вам и сказать с ходу, сеньор... Жизнь у
нас простая и незатейливая, рабочих хватает, местным уроженцам негде руки
приложить. Такое уж местечко. Вот в двадцатые годы, когда был каучуковый бум...
Вы не слышали про каучуковый бум? О-о... Через наш городок проходила дорога на
север, в Урупарибу, а уж там-то был настоящий размах... Дворцы из привозного
мрамора, оперный театр, скопированный с какого-то знаменитого европейского, и
там пели европейские звезды... А потом бум прошел. Насэто задело гораздо
меньше, а вот Урупарибу превратился в город-призрак – со всеми его мраморными
дворцами, фонтанами и прочей роскошью. Люди разъехались, город совершенно
обезлюдел, разрушается помаленьку, все заросло кустарником и опутано лианами...
Вы знаете, я порасспрашиваю. Вдруг да понадобится кому-то толковый водитель или
механик. Нашилюди, признаться, с моторами возиться не любят, а иногда без этого
не обойдешься...
– Буду вам чрезвычайно обязан, – сказал Мазур.
Пока что все вроде бы в порядке. Недалекий малый,
словоохотливый и безобидный, который никуда не спешит, наоборот, выражает
желание осесть в городке... Не вызывает подозрений, а? Будем надеяться, что
так...
Старик снял с доски и протянул ему ключ, прицепленный к
огромной деревянной груше с облупившейся синей краской:
– Вот, извольте, сеньор. Второй апартамент. Во-он та дверь.
Рукомойник там есть, кровать, разумеется, тоже, а все, гм-м, прочие усовершенствования
– в конце коридора. Желаю удачи на новом месте...
– Благодарю, – сказал Мазур.
Отпер указанную дверь, вошел и щелкнул выключателем. Комната
была обширной, металлическая кровать, столик и пара стульев – умилительно
старомодными. Постельное белье, к его некоторому изумлению, оказалось чистым.
Сунув под подушку кольт с патроном в стволе – вполне
уместная предосторожность и для диверсанта, и для лесного бродяги – Мазур
плюхнулся в тяжеленное кресло, снял куртку, старательно ее ощупал. Что ж, если
не знать, что там зашито, можно принять за непромокаемую подкладку...
Расшнуровав тяжеленные армейские ботинки – приходится
лишь посочувствовать здешним армеутам, советские сапоги хоть и неказистые, да
полегче – блаженно вытянул ноги и выкурил сигарету, неспешно затягиваясь. Потом
погасил свет, подошел к высоченному окну, отвел москитную сетку и чуть
приоткрыл правую створку.
Осторожно выглянул, укрываясь за сеткой. С наступлением
темноты площадь ожила – там и сям под фонарями прогуливались парочки и целые
компании, явственно доносился женский смех, разговоры на непонятном языке.
Справа, где размещался здешний ресторанчик – длинный, открытый с четырех
сторон навес над двойным рядом столов и лавок – доносились переборы гитары и
звуки какого-то иного музыкального инструмента, незнакомого, послышалась песня,
слабый звук вылетевшей пробки, перезвон стаканов.
«Здешний Бродвей, – понятливо отметил Мазур. –
Ночная жизнь в полном разгаре. Вообще, чинно гуляют, культурно. Пьют, конечно,
но нажравшихсяне видно и не слышно. У нас в похожем провинциальном городишке,
что греха таить, кто-нибудь давно бы уже штакетину выламывал с целью
вразумления оппонента, и матюги звучали бы, и права б качали... А тут все
культурненько, полное впечатление, им и дела нет, что страна пребывает под
пятой реакционной американской военщины, осуществляющей империалистическое
проникновение в Латинскую Америку. Им бы партком действующий и лекторов из
общества «Знание», а то беззаботные, спасу нет...»
Он сердито фыркнул, почувствовал легкую зависть оттого, что
был чужим на этом беззаботном празднике жизни с его мягкими гитарными
переборами, девичьим смехом и оплетенными бутылями вина. Присмотрелся к нужномузданию
на противоположном конце площади, почти напротив отеля.
Небольшой двухэтажный домик старинной постройки – неизменный
бурый кирпич, высокие окна. Во двор ведут глухие ворота с полукруглым верхом,
над ними – кирпичная арка. На втором этаже горят все три окна по фасаду, на
первом, отсюда видно – магазинчик с темной витриной, заставленной чем-то
неразличимым. Интересно все же, ктохозяин – местный вербанутый элемент или
надежно обосновавшийся под чужой личиной Вася Иванов из какого-нибудь Талдома?
Вот положеньице, ха – профессор Плейшнер на Цветочной улице... А что, похоже.
Только никак нельзя проявить себя растяпой, подобным Плейшнеру, с которым, как
известно, воздух свободы сыграл злую шутку...