Время все более близилось к полудню – а в том районе, где
они шагали вереницей, незаметно было каких бы то ни было признаков облавы.
Только однажды в воздухе объявился одинокий чоппер
[1]
, но он
летел далеко, в другом направлении, свободно может оказаться, по другим
делам...
– Стоп, – сказал Морской Змей.
Они остановились и собрались в кружок – уже не классические
подводные диверсанты с иллюстраций к засекреченному учебнику, а самые что ни на
есть мирные на вид обыватели, в поношенной слегка цивильной одежонке, за версту
выдающей здешнего таежника,вооруженные столь убого, что любой военный человек
лопнет от хохота...
Не было ни прочувствованных прощаний, ни
напутствий-инструктажей – здесь собрались мальчики хваткие, с немалым жизненным
и профессиональным опытом, и не было резона в сотый раз спрашивать их, не
подзабыли ли, часом, ценные указания командования и консультантов. Морской Змей
попросту сказал, негромко и буднично:
– Ну что, орлы, разлетелись?
И через пару секунд шестеро исчезли в джунглях, словно капля
чернил в ведре чистейшей воды, в шести разных направлениях. Вот только что были
– и нету. Была группа– и не стало группы, распалась на шесть совершенно
самостоятельных тактических единиц.
Правила игры, знаете ли. В местах вроде здешних шестеро
крепких мужиков, путешествующих кучей, непременно вызовут определенные
подозрения – подобные компании, доказано многолетней практикой, если и не
партизанят, то отправляются в джунгли с некими предосудительными целями:
скажем, раскопать древнюю индейскую могилку ради драгоценных безделушек, намыть
нелегально золотишка, а то и перетащить через границу нечто контрабандное.
Скверно относится здешняя Фемида к организованным группам странников – неважно,
из местных уроженцев они состоят, или из чужаков, разве что к чужакам отношение
еще подозрительнее.
А вот одиночка – дело другое, будь он хоть трижды
иностранец. Такова уж многолетняя национальная традиция. Поскольку здешние
необжитые места крайне суровы к человеку, одинокий кладоискатель или «золотарь»
предстает в глазах общественного мнения (да и Фемиды) чем-то вроде тронутого,
таковым, строго говоря, и является. Группа – это предосудительно. Одинокий
бродяга – субъект, достойный брезгливой, покровительственной жалости...
Именно поэтому им в свое время велели на определенном этапе рассыпаться.
Возвращаться прежним путем, по воде, убив на это еще четыре дня, кому-то
показалось рискованным, и им были даны соответствующие указания: поодиночке
пробираться в ближайший городок, вооруженными нехитрыми, но правдоподобными
легендами, выйти в условленную точку, явиться к надлежащему человеку, а далее,
ребята, уже не ваше дело...
В общем, по чащобе целеустремленно шагал вовсе не подводный
диверсант, а одинокий странник в прочных джинсах, армейских ботинках из
списанного имущества, холщовой куртке и широкополой шляпе, в какой тут щеголяет
каждый второй, не считая каждого первого. О том, что в подкладке поношенной
куртки как раз и была защита одна шестая доля добычи, никто здесь и не
подозревал – а чтобы обнаружить спрятанное, пришлось бы не на шутку
потрудиться, Мазур убил два часа, дабы разместить сокровище должным образом...
За плечами у него болтался поношенный рюкзак, опять-таки
выглядевший так, словно его приобрели у старьевщика, промышлявшего, помимо
прочего, гешефтами со списанным армейским барахлом. Как ни приглядывайся,
картина стандартная: очередной чужестранец, несолоно хлебавши возвращавшийся из
джунглей – но, что отрадно, живым и здоровым...
Во внутреннем кармане куртки, заботливо зашпиленном
английской булавкой, в целлофановом пакете покоился замызганный австралийский
паспорт, трудами спецов с другого континента выглядевший так, словно Мазур и
впрямь таскал его с собой последние десять лет. В паспорте имелась здешняя
виза, выполненная по всем правилам, с гербом государства и подписью неведомого
чиновника, которую тот, доведись проверить, непременно признал бы за свою.
Еще в пакете лежала столь же замызганная мореходная книжка –
на то же имя, что и паспорт. Если верить обоим документам – а изготовлены они
столь тщательно, что поверят многие – из джунглей объявился никакой не К. С.
Мазур, а вовсе даже австралийский гражданин Джон Стьюгенботтхед.
Как и следовало ожидать, фамилия эта была выбрана не с
бухты-барахты, а опять-таки тщательно продуманаспецами. Здешние жители, в языке
которых слова произносятся так, как пишутся, не особенно и сильны в английской
грамматике. Даже более простые фамилии англосаксонского происхождения
аборигенам трудненько бывает произнести без запинки – а уж запомнить этакую,
тем более воспроизвести на бумаге... Все продумано. Девяносто девять человек из
ста, которым странник будет представляться, уже через три секунды забудут столь
заковыристую фамилию и повторить ее ни за что не смогут. Возможны, конечно,
исключения в виде какого-нибудь местного интеллектуала, окончившего один из
престижных штатовских университетов – но откуда ему взяться здесь, в глухой
северо-западной провинции? В столице разве что...
Разумеется, оба документа были поддельными, но для
провинциальных стражей порядка сойдут. Местная контрразведка, обученная
американцами, конечно же, ущучитфальшак, но для этого нужно попасть к ней в
лапы, будучи отягощенным нешуточными подозрениями, а вот это как раз было
Мазуру строго-настрого запрещено. Такая работа. Он просто обязанбыл не попасть
в контрразведку, и все тут. В лепешку расшибись, но не попади...
В том же кармане покоился хозяйственно перехваченный синей
резинкой рулончик твердой валюты, сиречь долларов США – главным образом,
пятерки, десятки и двадцатки, не бог весть какая сумма, а также гораздо более
впечатляющая по объему охапка валюты местной. Увы, если учитывать, что курс ее
к доллару равнялся примерно ста двадцати к одному, выходило даже меньше, чем в
«гринбеках»
[2]
. А также – затертая фотография темноволосой
симпатичной девушки – один бог ведает, кто такая, да парочка снимков,
изображавших типично австралийские домики где-то в пригороде. Малый
джентельменский набор реликвий с далекой родины, учитывавший латиноамериканскую
сентиментальность, былая любовь, изволите знать, а также отчий дом и родная
улица... При случае не грех и продемонстрировать с затуманенным взором.
В рюкзаке тоже не было ничего особенно интересного –
запасные стираные джинсы, парочка чистых рубашек, зубная щетка с тюбиком пасты
– бродяге это положено, коли он австралиец родом, пара банок консервов, початый
флакон с обеззараживающими воду таблетками, старый компас, обшарпанный фонарик
и прочая дребедень, изобличавшая в Джоне Стью-как-его-там достаточно опытного
путешественника, матроса с немалым стажем, в один прекрасный день решившего
поискать счастья на берегу. Предельно скромные пожитки, не способные привлечь
внимание серьезных грабителей.