Нельзя получить сразу все, так что приходится выбирать.
Так уж устроено в жизни. Сначала ты мечтаешь, потом вырастаешь и делаешь выбор, затем превращаешься в то, что ты есть, со всеми печалями, несбывшимися планами, ранами, полученными в результате твоего выбора.
А раны гноятся и здорово болят.
Но существует и то, чем ты не стал, и то, что ты не сделал, успех, который ты утратил, – это жизнь, которую ты не прожил.
Это тот, кого ты бросил, тот, кого ты любил, хоть и предал, ребенок, которого ты не родил.
И ребенок, которого ты предал.
Однако есть тот, кого ты не бросил, и ребенок, которого ты родил и которого ты не предал, и жертва, которую ты принес.
* * *
В юности мы живем в оболочке из прозрачных мыльных пузырей, мыльных пузырей неведомого грядущего.
Мягкая, влажная оболочка, похожая на мерцающее облако, это из-за нее считается, что юность – самая прекрасная пора. В школе нам рассказывали сказки. Например про собаку, позарившуюся на чужой кусок.
Все эти дурацкие сказки, поговорки… Какое отношение они могли иметь к моей реальной жизни? В детстве я не доверяла прописным истинам, считала, что не может быть правил, обязательных для всех, включая меня саму.
И до сих пор не верю в это.
Я научилась сидеть совершенно спокойно, и мыльные пузыри кружатся и кружатся в моей голове и вокруг меня.
Итак, собаке достался сочный кусок мяса. Зажав его в пасти, она вдруг видит свое отражение в водной глади озера.
Решив, что там другая собака, с другим куском мяса, она открывает пасть, чтобы выхватить второй кусок, и роняет свой, и он сразу идет ко дну.
“Много хватать – свое потерять”, – заявила моя учительница младших классов, которая слыла пьянчужкой.
А что, если все же можно получить и то и другое? Надо просто сидеть не двигаясь и смотреть на картинки в воде. Не знаю, чего мне хочется больше: смотреть на изображения в озере или набить пасть сочным мясом.
* * *
Отель “Англэ”. Юнас стоит у телефона-автомата рядом со стойкой администратора. Микаэль расположился на кожаном диване у окна. Ему не слышно, что говорит Юнас. Перед ним бутылка минеральной воды “Рамлëса” и кофе в пластиковом стаканчике – кофе за счет отеля. Микаэль, как всегда, собран и спокоен. Загорелый, черные с проседью волосы коротко, по-мальчишески подстрижены. Юнас успел принять душ и побриться, но ему все равно кажется, что он весь в поту. В поту, руки и ноги ватные, сам не знает почему. Микаэль вопрошающе на него смотрит, Юнас отвечает жестом: “Пару минуток!” Потом сует в автомат телефонную карту.
На карте осталось всего двенадцать единиц.
В Копенгагене Юнас смог отбросить все мысли об этой ссоре, но теперь, когда он собрался звонить, у него перехватывает дыхание. Все тело ноет, и нет сил не горбиться. Подперев голову ладонью и упершись локтем о стену, он смотрит в пол и ждет ответа.
Ждет.
После восьмого гудка она берет трубку. У него отлегло от сердца, она дома. Он уже боялся, что она больше никогда не ответит на его звонок.
– Алло?
– Это я, – тихо произносит Юнас.
Молчание.
– Жанетт?
– Да.
– Я здесь, в Стокгольме, вечером хочу прийти домой. Мне надо кое-что забрать.
– Нет, это невозможно, – слышит он в ответ.
Они договорились на месяц. Она сказала, ей нужно месяц побыть одной, чтобы разобраться во всем. Прошла всего лишь неделя, и Юнас был в отъезде, но теперь, когда он здесь, он не хочет больше жить в разлуке. Ни дня.
– Жанетт…
Юнас сильнее приваливается к стене. Теперь он словно обнимает трубку всем телом, на деясь передать через нее всю эту охватившую его нежность, чтобы на другом конце провода неж ность превратилась в гигантский укор.
– Жанетт, мне ведь негде жить, черт возьми. Я не виделся с Йенни целую неделю.
Голос Жанетт дрожит от злости:
– Конечно, раньше ведь ты никогда не уезжал так надолго. Пропадал всего на две-три недели, даже и не вспоминая о нас.
Осталось восемь единиц.
– Юнас… – Жанетт пытается говорить дружелюбно. – Юнас, мне нужно время. Я так обижена на тебя, понимаешь?
– Нет, не понимаю. – Он прикрывает рукой глаза. В них опять начинается жжение.
– Я чувствую, что все рушится, – шепчет он. – Это ведь не так, Жанетт?
Оба молчат.
– Не надо было путаться с какой-то девкой в Висбю. Не надо было.
– Фу, черт, да не было этого! – орет Юнас в трубку и бьет кулаком по каменной стене. Взглянув на Микаэля, он вновь понижает голос. – Не изменял я, сколько раз повторять, – шепчет он.
Телефон-автомат дает сигнал: вставьте новую карту.
– Я приду домой вечером.
– Нет, ты не посмеешь!
Разговор обрывается. Юнас стоит секунд пять не двигаясь, затем вешает трубку. Делает несколько шагов в сторону дивана, встречается взглядом с Микаэлем.
– Я сейчас, только кофе возьму.
Впервые в его личных делах происходит что-то, о чем он не рассказывает Микаэлю. И не собирается рассказывать.
– Ну, все в порядке? – спрашивает Микаэль, когда Юнас подходит к столику у дивана.
– Да, – отвечает Юнас коротко.
– Как Жанетт?
– Хорошо. Мне надо уехать через двадцать минут.
Микаэль пристально смотрит на Юнаса.
Чертов психолог, твои карие глаза источают тепло и понимание, думает Юнас, но тебе не удастся на сей раз вытянуть из меня что-либо.
– Юнас. – Микаэль чуть наклоняется вперед. – Ты обдумал ту нашу тему, в Висбю?
На Юнаса находит столбняк.
– Что?
– То, что мы с тобой обсуждали в Висбю?
– Нет, – говорит он, – а что мы обсуждали в Висбю?
Микаэль откидывается на спинку дивана, лицо его вдруг мрачнеет. Он вздыхает.
– Ты что, не знаешь, о чем мы говорили? Да брось. Сожалею, но я больше так не могу. Я только и делаю, что занимаюсь организационной рутиной, веду записи, выстраиваю графики встреч, мы больше не работаем вместе, я чувствую себя не компаньоном, а твоим секретарем.
Этот надменный тон лишает Юнаса дара речи. После одиннадцати лет совместной работы Микаэль вдруг говорит с ним, будто с ребенком. Юнас совсем не помнит, что у них был подобный разговор, но вспыхнуло в памяти все пережитое унижение. Действительно тогда вечером в Висбю, в баре отеля, Микаэль завел речь о сотрудничестве, а потом этот добропорядочный муж заметил, видимо, как Юнас ведет наверх в номер женщину. Подобного никогда раньше не бывало. Похоже, поэтому и Микаэль и Жанетт поняли все превратно.