– А что молодой человек, который меня встретил на
станции? Мистер Лоусон. Он сказал мне, что помогает мистеру Серроколду. Он у
него секретарем?
– У Эдгара не хватит мозгов, чтобы быть секретарем. Он
ведь тоже из этих. Останавливался в гостиницах и выдавал себя за кавалера
Ордена Виктории
[19]
или за боевого летчика, занимал деньги, а
сам потом потихоньку смывался. По-моему, он просто дрянь. Но Льюис возится с
каждым из них. Как бы принимает в члены семьи и дает работу. Это якобы должно
повысить у них чувство ответственности. В один прекрасный день кто-нибудь из
них перережет нас. – И Джина весело рассмеялась.
Мисс Марпл смеяться не стала.
Въехали в величавые ворота, у которых дежурил швейцар с
военной выправкой; потом проехали аллею, обсаженную рододендронами
[20]
.
Аллея, да и весь сад выглядели запущенными.
Заметив взгляд своей спутницы, Джина сказала:
– Садовников у нас нет еще с войны
[21]
,
а теперь мы уж и рукой махнули. Но вид в самом деле ужасный.
Вскоре Стоунигейтс предстал во всей своей красе. Как и
сказала Джина, это действительно было очень большое здание в стиле
викторианской готики. Некий Храм Плутократии
[22]
. Филантропия
добавила к нему крылья и пристройки, которые хотя и не слишком отличались по
стилю, но лишили здание всякой цельности и смысла.
– Уродина, верно? – сказала Джина, ласково глядя
на дом. – А вон и бабушка, на террасе. Я здесь остановлюсь, и вы сможете
выйти к ней.
Мисс Марпл пошла вдоль террасы навстречу своей старой
подруге.
Миниатюрная фигурка издали казалась девичьей, хотя
Керри-Луиза опиралась на палку и шла медленно, явно с трудом. Казалось,
какой-то молодой девушке взбрело в голову изобразить старуху.
– Джейн! – воскликнула миссис Серроколд.
– Милая Керри-Луиза!
Да, это она. Удивительно, как мало она изменилась, хотя, не
в пример своей сестре, не употребляет косметики и прочих ухищрений. Волосы
седые. Но поскольку они всегда были светлыми, почти серебристыми, их цвет
изменился очень мало. Кожа у нее все еще нежно-розовая, только теперь это лепестки
увядшей розы. А в глазах прежняя лучистая невинность. По-девичьи стройна, и
этот грациозный наклон головы, как у птички.
– Я очень себя виню, – сказала Керри-Луиза своим
нежным голосом, – за то, что мы так долго не виделись. Ведь прошли годы,
милая Джейн! Как хорошо, что ты наконец нас навестила.
С другого конца террасы Джина крикнула:
– Шла бы ты в дом, бабушка! Становится холодно. Джолли
будет сердиться.
Керри-Луиза засмеялась серебристым смехом.
– Как они суетятся вокруг меня! Всячески напоминают,
что я уже старая.
– А ты не чувствуешь себя старой?
– Нет, Джейн, не чувствую. Несмотря на мои боли и
недуги, а у меня их много, в душе я все еще чувствую себя девчонкой вроде
Джины. Наверное, так у всех. Зеркало говорит нам, как мы состарились, но все
равно не верится. Мне кажется, и года не прошло с той поры, как я была во
Флоренции. Помнишь фрейлейн Швайх и ее высокие ботинки?
Приятельницы весело расхохотались, припоминая события чуть
не полувековой давности.
Они вместе направились к боковой двери. Там их встретила
высокая и худая пожилая дама. У нее был надменно вскинутый нос, короткая
стрижка и хорошего кроя костюм из толстого твида.
[23]
Она гневно сказала:
– Чистое безумие, Кара, так поздно выходить из дому. Вы
совершенно не способны о себе заботиться. Что скажет мистер Серроколд?
– Не браните меня, Джолли, – умоляюще сказала
Керри-Луиза. И представила ее своей гостье: – Это мисс Беллевер. Она для меня
абсолютно все: нянька, дракон, сторожевой пес, секретарь, домоправительница и
преданный друг.
Джульетта Беллевер фыркнула, но кончик ее большого носа
покраснел, что было признаком волнения.
– Делаю, что могу, – сказала она угрюмо. – Но
у нас здесь сумасшедший дом. И просто невозможно ввести правильный распорядок.
– Милая Джолли, ну конечно невозможно. Меня удивляет,
что вы все еще пытаетесь. Где вы поместите мисс Марпл?
– В Голубой комнате. Я провожу ее туда? – спросила
мисс Беллевер.
– Да, Джолли, пожалуйста. А потом ведите ее пить чай.
Сегодня чай подадут, кажется, в библиотеке.
В Голубой комнате висели тяжелые портьеры из выцветшей
голубой парчи, которым, как решила мисс Марпл, было лет пятьдесят. Мебель была
красного дерева, громоздкая и прочная. Над кроватью – массивный полог на
четырех столбах. Мисс Беллевер открыла дверь, за которой оказалась ванная
комната. Она была неожиданно современной, с бледно-лиловой кафельной плиткой и
сверкающими хромированными кранами.
Мисс Беллевер сказала сердито:
– Джон Рестарик, когда женился на Каре, велел сделать в
доме десять ванных комнат. Пожалуй, это здесь единственная дань времени. О
других изменениях он не хотел и слышать. Говорил, что все здесь – антиквариат.
Вы его знали?
– Нет, ни разу не встречалась. Мы с миссис Серроколд
виделись очень редко, хотя всегда переписывались.
– Приятный был человек, – сказала мисс
Беллевер. – В общем ни на что не пригодный, но очень милый. Масса обаяния
и слишком большой успех у женщин. Это его и погубило. Каре он, конечно, не
подходил.
Помолчав, она добавила:
– Ваши вещи распакует горничная. Не хотите ли перед
чаем помыть руки?
Получив утвердительный ответ, она сказала, что подождет мисс
Марпл на верхней площадке лестницы.
Мисс Марпл вошла в ванную, вымыла руки и робко вытерла их
великолепным бледно-лиловым полотенцем, потом сняла шляпку и пригладила свои
мягкие седые волосы.
Мисс Беллевер, ожидавшая за дверью, повела ее вниз по
широкой и мрачной лестнице, через большой темный зал в комнату, до потолка
уставленную книжными полками. Из огромного окна открывался вид на искусственное
озеро.