Ступай и не греши - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 24

Дама упивалась всеобщим и заслуженным вниманием:

— На старости лет, стыдно сказать, возникло невыносимое положение. Я приехала. Тратилась. Ничего не жалела. Привезла кучу подарков. Разве я была плохая мать? А теперь? Вы только посмотрите на меня, дамы и господа… ужасно!

Постояльцы номеров, все эти заезжие из провинции старухи, какие-то затюканные инвалиды, наехавшие в столицу хлопотать о пенсии, сердобольные вдовы — все слушали ее с почтением.

— Приезжаю. Смотрю. Вот такая… выше меня! Ноги длиннющие, словно оглобли. Руки еще длиннее, загребущие. Пришла и не уходит. Подчинила сына себе. Явная аферистка. Нос у нее — вот такой, как у попугая. И выгнала меня… на улицу.

Мадам Шмидт возрыдала.

Аудитория зашелестела, зашепталась, заохала.

— Страдалица. Сочувствуем. А сын-то? Нешто дозволил?

Мадам Шмидт рыдать временно прекратила.

— Сын, благороднейший человек, сразу заболел от горя, не в силах сносить поругание матери, и я с колоссальным трудом устроила его в лучшую клинику столицы, а государь император, узнав о моем несчастье, прислал своего лейб-медика… весь в орденах. Вот отсюда и ниже. Так и сверкает! Не удивляйтесь, дамы и господа. Император помнит об услугах моих мужей, имевших высокое государственное предназначение.

— Ахти, господи! Пронеси и помилуй нас, царица небесная…

Концерт был окончен. Публика разбредалась по своим убогим закутам, горячо обсуждая услышанное, говорливая, словно заядлые театралы после эффектного спектакля, в финале которого ни одного из героев не остается в живых, все полегли замертво, пронзив свои сердца бутафорскими кинжалами.

— Страсти-то какие, Исусе праведный, — шелестели старухи. — До чего же мы дожили, ежели родную мать, не кого-нибудь, а свою мать из дому гонят. А энта молодуха-то, гляди, какая проворная… так и хватат, так и хватат!

— Нонеча совести-то у молодых совсем не стало. Я по ночам кой годик не сплю. Все думаю. А ну как и мой балбес приволокет этакую орясину, так у них потом кипяточку не допросишься…

Здесь, в номерах, Александру Михайловну отыскал Милицер, пылающий желанием сурового отмщения за то, что наболтала Ольга Палем инспектору института. Он сразу понял, что перед ним обыкновенная дура, но эта дура, как и положено всем дурам на свете, имеет немыслимые претензии, а потому он ей доказывал:

— Вы же мудрейшая из женщин… право, вы ошеломили меня. Теперь и сами видите, в чем корень зла. Понимаю, вы благородны под стать вашему классическому облику. Кстати, ваши предки внесены ли в «Готский Альманах»? Нет? Очень жаль. Советую похлопотать… Однако, — продолжал Милицер, — с насилием и коварством, достойным пера самого Шекспира, надобно сражаться методами Шиллера.

— Верно, ах как верно! — кивала мадам Шмидт.

— Я, — заявил Милицер, — помогу вам избавить своего лучшего друга и вашего сына от алчных притязаний этой нахалки…

Тем временем, отвезя Довнара в больницу, Ольга Палем с утра пораньше сама появилась в больнице. Перед швейцаром, ссылаясь на разрешение доктора О. Э. Морица, она выдавала себя женою, которой дозволено видеть мужа в любое время. Довнар, кстати, не противился этим свиданиям, напротив, даже радовался им, как и каждый больной, когда его навещают.

Но однажды случилось то, чего и следовало ожидать: у постели больного она застала его мать. Слово за слово, сначала шепотом, потом все громче и, наконец, криками две женщины обменялись мнениями о том, что каждая о другой думает.

— Аферистка, на такой даже пробы негде ставить… хоть бы людей постыдилась! — кричала мать Довнара, нарочно привлекая внимание больных в громадной и гулкой палате.

Даже в хронически больных пробудился прежний вкус к жизни. Они стали напрягаться, садясь на кроватях, явно довольные, что больничная скука разрешается бесплатным зрелищем. Отовсюду слышались реплики — кто за мать, кто за жену:

— Нельзя же так, тут надо по совести.

— Молодую-то нешто не жалко?

— А старую кто пожалеет?

— Верно, Федя. Она же мать. У ней, гляди, сердце.

— А у молодухи-то рази нет сердца?

— У ней не сердце, а совсем другое… вот и взбесилась!

Кончилось все ужасно. Сбежались врачи, сестры милосердия, дюжие дядьки-санитары. Довнар кричал, чтобы убрали от него «вот эту женщину», способную любого, даже здорового, загнать в гроб. При обмене мнениями выяснилось, что Ольга Палем не жена ему, а просто так, вроде хорошей знакомой. Госпожа Шмидт откуда-то вдруг извлекла икону и, целуя ее, требовала не пускать «аферистку» в больницу, и Ольге Палем тут же было отказано в дальнейших посещениях больного.

— Идите и не спорьте, — выталкивали ее санитары из палаты. — Швейцара мы предупредили, чтобы вас более не пускал…

Дни сочились, как свежие раны, — тоской, одиночеством, суевериями, предчувствиями. Именно сейчас ей хотелось бы повидать князя Туманова, о котором думалось с какой-то надеждой, но искать его не решилась. Однажды она сумела как-то прорваться к Довнару, но тут в палате возник шум:

— Молодуха! Во проныра какая, гляди, пробралась!

Ее выставили под локотки. Каждый день она с утра торчала в конторе больницы, всем служащим там надоела, постоянно выведывая о здоровье Довнара, а перед грозным швейцаром унижалась, совала ему рубли, молила пропустить ее:

— Я на минутку! Только погляжу на него.

— И рад бы, — отвечал старик, — да начальство не с вас, а с меня спросит. А мне, родимая, до пенсии уже недалече. Чего же это из-ва вас мне пенсиона лишаться? Вы што ли дряхлость мою обеспечите?

Наконец настал самый черный день — в конторе ей было сказано, чтобы она более не ходила сюда напрасно:

— Больной по фамилии Довнар-Запольский вчера вечером выписан из больницы и сдан на руки своему товарищу по фамилии Милицер, который сразу и отвез его домой.

Но домой Довнар не вернулся, значит, Милицер отвез его на Подьяческую — под материнское крылышко.

Что тут стало с Ольгой Палем! Она ощутила себя загнанной в безвыходный тупик, из которого ей не выбраться.

Все-все вокруг — теперь уже все! — хотят ей только одного зла, а кто подарит хоть крупицу добра?

— Люди, да что ж вы делаете со мной… люди?

Шатаясь и плача, она ходила по улицам, не видя людей.

Секретарь канцелярии. Форменный сюртук. Сверкание пенсне и пуговиц. Доложено от порога с подобающим поклоном:

— Павел Викентьевич, там пришла молодая дама, называющая себя женою студента Довнара. Соблаговолите принять?

— Да, пусть войдет…

Инспектор Института инженеров путей сообщения П. В. Кухарский — чин тайного советника! — заранее вышел из-за стола: