Словно замогильные тени, закрыв капюшонами лица, вошли духовники короля; попадая слово в слово, вышколенные иезуиты вторили Людовику в молитве (или Людовик им вторил?). Потом король поднялся, чтобы уйти…
— Дука Флери! — разволновался Бехтеев. — Доложите же его величеству обо мне!
Флери нагнал Людовика, что-то шепнул ему на ухо. Король, недовольно дернув плечом, вернулся к Бехтееву и буркнул что-то вроде:
— ..здоровье моей сестры Елизаветы?
Бехтеев согнулся в поклоне. А когда выпрямился, то увидел лишь.., спину короля, который уходил, даже не дождавшись ответа. «Вот те раз!»
— Дука Флери! — Но дука Флери и след простыл. Бехтеев был возмущен: помилуй бог, для чего же он кланялся? А король — тоже хорош голубь. Воспользовался тем, что поклон глубокий, и бежал от разговора. А ведь мир Европы — весь в этом разговоре: войне-то быть, людям-то страдать!
Но вместо короля распахнул объятия Бехтееву принц Конти.
— Наконец-то! — воскликнул черный рыцарь из Тампля. — Я обегал все этажи, открыл и закрыл тысячи дверей, чтобы найти вас… Едем же, чтобы на века покончить глупые распри!
Физиономия принца показалась Бехтееву весьма подозрительной, и в Тампль он ехал с опаской. Да и недаром, как выяснилось. Конти болтал о чем угодно, только не о делах.
— Польша.., корона.., жезл маршала.., герцог Бирон.., престол Курляндии! — так и сыпалось с его гибкого языка…
Лакей выставил на стол оранжерейные дыни, кувшины с вином и золотое блюдо с водой, в котором шустро плавали малюсенькие лягушата.
Бехтеев прибегнул к помощи тихой молитвы, когда слова произносятся мысленно, не нарушая общего спокойствия.
— Скромные дары деревни Ла-Шез, — сказал Конти, придвигая лягушат к Бехтееву. — Ничто так не помогает сварению желудка, как эти прелестные лягушата… Я уже выработал проект союза Франции с Россией и скоро, — посулил принц, — самолично явлюсь в Петербург, чтобы насладиться общением с императрицей.
«Явись! — подумал Бехтеев. — Там Ванька Шувалов так шибанет тебя…»
— Высокий принц, — заговорил он, — думается мне, что для пущей крепости альянса нашего необходимо заново перетасовать колоды. Заметил я, что правительство короля Франции готово принять посольство российское, но не желает отрывать от груди своей и янычар турецких. Россия же сего не стерпит. Рабы славянские — на галерах султана, жены славянские — в гаремах его томятся. Сколь веков стоном стонет земля Русская! А курфюрст саксонский Август, он же король польский…
— Курфюрст не вечен! — подхватил Конти. — Польшу пора оторвать от Саксонии. Стоит мне появиться на рубежах польских, как все конфедерации сложат знамена к моим ногам…
«Болтун!» — решил Бехтеев и, возвратись от дипломатии секретной, обратился снова к Рулье — к дипломатии официальной. Но и здесь Елизавета, по недомыслию своей Конференции, подрубила Бехтеева под самый корешок. Переговоры-то велись, но все через голову Бехтеева — Париж предпочитал сходиться с Россией лишь через Венский двор. Бехтеев в Париже был отдан под опеку австрийского посла графа Штарнберга.
Мешали и посторонние осложнения. Бестужев злобился и четких инструкций из Питера Бехтееву не давал. А вице-канцлер Воронцов вместо советов пересылал записочки от самой Елизаветы Петровны. «Как стирают в Париже чулки без мыла? — спрашивала она своего посла. — Каких, узнай, цветов ныне помады модные?» И отпустила Бехтееву пять тысяч талеров на покупку для нее зеркала от Жермена. Можно подумать, что и весь союз с Францией затеян был только для того, чтобы ознакомиться с новыми модами! Однако императрице — не откажешь… С утра, как взмыленный, Бехтеев бегал по лавкам, нюхал румяна, лизал пробки спиртов, притираний и эликсиров молодости. И — писал Елизавете:
«А чулки вашему императорскому величеству уже заказал… Стрелки у них новомодния, а шитых стрелок в здешних европских краях боле не нашивают, потому как оне показывают ногу горазд толще…»
Самого главного Бехтеев все-таки добился.
— Поздравляем вас, — объявили ему, — послом в Санкт-Петербург назначен генерал от кавалерии Поль-Галлюцио маркиз Лопиталь де Шатонеф, бывший наш посол в Неаполе!
Федор Дмитриевич поспешил увидеть первого вестника долгожданной дружбы. Лопиталь оказался красивым пожилым мужчиной, заживо умирающим от грехов молодости и подагры. Все свои недостатки маркиз надеялся возместить изысканностью манер и пышностью своего посольского поезда.
— Русский двор будет доволен моим прибытием, — важно пообещал Лопиталь Бехтееву, — ибо король отпустил мне четыреста тысяч ливров и сто пятьдесят тысяч ливров только на дорогу! В свите моей Россия увидит восемьдесят кавалеров лучших фамилий Франции.
— Когда же ваше сиятельство думает отбыть в Россию?
— Пусть спешат почтальоны, — обиделся Лопиталь, — послу же Франции не пристало, проскакав на курьерских, явиться ко двору с одышкою от быстроты движения… Надеюсь, через полгода мы будем уже на месте.
Лопиталь не понравился Бехтееву, и в разговоре с Рулье он дал понять, что Франция напрасно хвастает на весь мир своими пышными дуками и маршалами.
— Лучшего не найти, — сказал Рулье. — Прочие — совсем профаны в делах этикета придворного… Обнадежьте Петербург и свой двор, что маркиз Лопиталь — опытнейший из послов Франции…
Это действительно было так. Англия послала в Россию своего лучшего дипломата Вильямса; Версаль отдавал Петербургу также своего лучшего дипломата Лопиталя. Из этого видно, что Россия играла в общем оркестре первую скрипку…
* * *
Маркиз Лопиталь получил при отъезде секретное поручение — вытравить прусско-английское влияние из «молодого двора» в Ораниенбауме; в первую очередь — из сердца Екатерины! Принц Конти даже подсказал Лопиталю главного спекулятора:
— Моя прекрасная де Бомон… Она справится и с чертом!
При обмене дворов дипломатами Россия с этикетом тянуть не стала: Михаила Бестужев-Рюмин тут же заступил на пост русского посла в Париже… Ему не надо было ехать издалека, как Лопиталю: он уже сидел в Париже, наблюдая за Бехтеевым.
ПЕРВЫЙ ВЫСТРЕЛ
Фридрих бодрствовал…
— Итак, — рассуждал он, — для начала подсчитаем наши возможности. Все кабинеты Европы против меня. Со мною же остались случайные личности в истории мира… Вот ландграф Гессен-Кассельский, герцоги Брауншвейгский с Готским. Но зато у нас немало денег из Англии… Арсеналы мои полны, солдаты накормлены, одеты, они хотят войны, ибо сидеть в казарме скучно, а война развлекает… Это хорошо! К тому же, мой любезный де Катт, прошу учесть: у меня в Пруссии солдат имеет шомпол из железа, а все другие армии выстругивают его из дерева. Благодаря такой ерунде мой солдат выпускает шесть пуль в минуту, в ответ же получает от врага только четыре пули… И наконец, моим союзником служит тактика!
Античный мир был прост. И была проста тактика полководцев античного мира, которую Фридрих изучил и поставил на служение своей армии. Был у него такой излюбленный прием — косая атака. Это значит: массою своих войск навалиться на слабое крыло противника и бить его на этом крыле, в то время как свои резервы беречь для последнего удара. Все очень просто. Но эту простоту могут разгадать другие. И вот, чтобы в противных ему армиях не разгадали секрета, Фридрих сознательно затемнил свою тактику.