Соломин был поражен видом траппера: лицо почти искаженное от невзгод, а глаза — два сплошных синяка.
— Что с вами?
— Было дело под Полтавой… Исполатов тяжело опустился на лавку.
— Вам надо поспать, — сказал ему Соломин.
— Дайте выпить. Чего-либо покрепче.
Андрей Петрович набулькал в стакан чистого спирту, наспех соорудил неказистый бутерброд с икрою.
— Прошу, — поднес все это трапперу.
Жадно выпив, Исполатов стал жевать бутерброд.
— Я все сделал, — мрачно доложил он. — Население прибрежных деревень о возможном нападении извещено. Оружие мужики разобрали охотно. Раздал и кресты ополченцев. А к тем четырем, что лежат на моей совести, припишите и пятого…
Траппер попросил Соломина выйти во двор. Там, откинув с нарт полость, он показал убитого японца.
— Хороший попутчик! Словно знал, что я не из болтливых, и потому всю дорогу молчал как проклятый. Соломина при виде трупа даже зашатало.
— А где же… второй? — неожиданно спросил он.
Вопрос показался трапперу прямо-таки дурацким.
— Я же не молотилка! Или одного вам кажется мало?
Соломину пришлось объяснить, что убитый в деревне Явино японец хорошо знаком ему: год назад на пароходе «Сунгари», вышедшем из Хакодате, его соседями по каюте были два молодых японца — Фурусава и Кабаяси, плывшие на Командорские острова изучать русский язык.
Для меня, — сказал Соломин, — все японцы на одно лицо, и я не могу точно утверждать, кто — это
— Фурусава или Кабаяси. Но зато я твердо уверен, что перед нами один из них.
— В любом случае, — ответил траппер, — кто бы это ни был, но русский язык он изучил теперь досконально. Мне непонятно лишь одно — как же с Командор он угодил в Явино?
Опрокинув нарты; он пинками ноги откатил замерзший труп к самому забору и засыпал его снегом.
— Мне и в самом деле надо выспаться. А вдова явинского почтальона не слишком-то и скучала! Теперь, благодаря моим постоянным услугам, она овдовела вторично… Это меня не огорчает. У нее такой богатый коровник, что она скоро найдет себе третьего дурака!
И пошел спать. Соломин спрашивал Сотенного:
— Миша, что за человек твой приятель?
— С ним не пропадешь — он грамотный.
— Как бы этот грамотный не подвел меня.
— Сашка не выдаст, — заверил его урядник.
ПРОВОКАЦИЯ
К утреннему чаю Исполатов вышел в полуфраке при манишке, не изменив только своим расхристанным торбасам.
— Ради чего это вы так вырядились? — недоуменно спросил Соломин. — Или пожелали эпатировать камчатское общество?
— Точно так же я иногда одевался и на зимовье, где мне совсем некого было эпатировать. Просто надоело шляться в затрапезе, телу необходимо подвигаться свободнее.
Соломин заговорил о погоде — невпопад:
— Какой сегодня ясный денек, верно?
Но Исполатов не поддержал этой темы:
— Вам не кажется, что Россия все-таки безнадежно отстала? Нам бы давно пора иметь на Камчатке радиотелеграф. Будь в Петропавловске станция; мы не томились бы полным неведением происходящего в мире.
— Радио? — ответил Соломин. — Вы многого захотели. Сейчас, как говорила моя бабушка, не до жиру — быть бы живу…
Чаепитие прервало появление казака.
— Тревога! Японцы в гавань лезут… Казак побежал с этим сообщением дальше.
— Японцы лезут, — повторил Исполатов. — Можно подумать, что они лезут к нему на печку.
— Собирайтесь же! — волновался Соломин.
— Умереть всегда успеется…
По всему городу хлопали двери, слышались крики, клацанье затворов. В котловину гавани отовсюду сбегались ополченцы, а со стороны моря уже показался неизвестный корабль. Через окно уездного правления было видно, как он не спеша разворачивается в отдалении, застилая соседние сопки курчавым дымом.
— Наверное, крейсер, — говорил Соломин, впопыхах надевая боты. — Сейчас вот разделают нас артиллерией… А мы со своими берданочками — пых, пых, пых!
— Это не крейсер, — на глаз определил траппер. — Нас, кажется, решил визитировать «Редондо», американский транспорт, который часто фрахтует Камчатская компания…
Андрей Петрович поспешил в гавань, навстречу ему поднимался по тропинке Мишка Сотенный.
— Вот оболтусы! — хохотал урядник. — Развели шумиху, а это не японцы. Видать, провизию для нас привезли…
Жители Петропавловска толпились у берега в чаянии, что сейчас узнают мирские новости — о делах на фронте, о несомненной победе матушки-России. Соломин вместе со всеми стоял у самого среза причала, поджидая, когда к нему подвалит борт корабля, исхлестанный полосами засохшей морской соли. Американские матросы в длинных свитерах молча подали швартовы. В толпе нашлось немало охотников, чтобы ловкой удавкой закрепить их за причальные кнехты. Дребезжа роликами, на берег покатилась гремучая корабельная сходня. Однако никого из петропавловцев янки на палубу «Редондо» не допустили. Над бортом корабля свесился через леера чересчур элегантный господин в сером костюме и белых гетрах. Он крикнул вниз:
— Что вы, как шайка, все с ружьями?
— Так надо, — за всех ответил ему Егоршин.
— Кто здесь начальник Камчатки?
— Я, — сказал Соломин. — Сейчас поднимусь к вам.
— Не нужно. Я сам спущусь на берег…
Это был барон фон дер Бриттен — потомок крестоносцев, искавших в Палестине гроб господень, а теперь он, урляндский дворянин, сходил на берег Камчатки, которая лакомым куском нависала над бездною Тихого океана.
Продираясь через толпу, барон отрывисто говорил:
— Война уже проиграна… страшное поражение… Соломин поспешил увести Бриттена в правление, куда сразу же набились люди, жаждущие узнать правду. Перед ими находился человек, прибывший из того мира, в котором можно ежедневно читать газеты, знать самые свежие новости.
Конечно, все буквально в рот смотрели барону, а он, видимо, наслаждался своим всемогуществом, ибо один он — только он! — обладал той информацией, которая была сейчас для Петропавловска будто хлеб для голодных.
— Так расскажите нам! — воззвал к нему Соломин.
Повесив макинтош на спинку стула, Бриттен сел. Взором, почти отвлеченным, он обвел лица собравшихся. Сказал:
— Ничего утешительного. Россия разгромлена!
Календарь показывал 5 мая 1904 года. Плотное молчание, словно непрошибаемая стенка, выросло вокруг того стула, на котором расселся барон. Чтобы эта тишина не взорвалась возмущением, Бриттен торопливо заговорил: