Баязет - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 37

А завтра он уходит. И вдруг ему захотелось крикнуть на весь мир о чем-то, захотелось кого-нибудь обнять, прижать к самому сердцу.

— Неужели умру и я? — сказал он и, расставив руки, рухнул в траву, прижался к земле всем телом.

К нему подскочил из темноты солдат:

— Ваше благородие, что с вами?

Карабанов поднял голову:

— Ничего… Это так. Просто захотелось полежать на земле.

Устал…

Поздно вечером, когда время уже близилось к полуночи, в киоске Хвощинского долго не гас свет. Полковник, сообща со Штоквицем и Некрасовым, обсуждал неразбериху диспозиций, продиктованных Пацевичем, и говорил:

— Надо бы ему выслать разъезды конницы до Деадинского монастыря и вообще завязать дружбу с монахами. Они многое знают. Генерал Тер-Гукасов ведет себя тоже странно: он оставил нас в Баязете и тем самым словно отрекся от нас…

В дверь осторожно постучали.

— Можно, — разрешил Хвощинский.

Из темноты дверной ниши бесшумно выступила тень ХаджиДжамал-бека; мягкие поршни-мачиши скрадывали его шаги.

— А-а, маршал ду (здравствуй), — сказал полковник.

— Маршал хиль (и ты будь здоров), — откликнулся лазутчик, стягивая папаху с лысого синеватого черепа.

— Не хабер вар? Мот аль (Что нового? Выкладывай), — и полковник кивком головы показал ему на стул.

— Пусть говорит по-русски, — заметил Штоквиц.

Хаджи-Джамал-бек, присев на краешек стула, рассказал порусски.

— Шейхи курдов, Джелал-Эддин и Ибнадулла, свели свои таборы вместе. Стоят у Арарата с детьми, женами и скотом. Фаикпаша боится тебя, сердар. Завтра пришлет сюда, в Баязет, стрелка из гор. Хороший стрелок: как отсюда до майдана, разбивает пулей куриное яйцо. Ты, сердар, любишь по утрам караул строить. Он тебя убьет завтра…

— Откуда он будет стрелять в меня? — спросил Хвощинский.

— Не знаю. Наверное, из какой-нибудь сакли. Чтобы ты, сердар, не мог заговорить его пулю, он хвалился в Ване отлить ее из меди…

— Берекетли хабер, фикир эдерим, — сказал полковник и с удовольствием рассмеялся, обратившись к офицерам: — Прекрасная весть, подумаем…

Получив приличный «пешкеш» — пять золотых, лазутчик надвинул на череп грязную папаху и ушел.

— Вы ему верите? — спросил Штоквиц.

— Я ему верю, пока он в моих руках. Самое главное: он тебе — слово, ты ему — деньги. Тогда лазутчик постоянно взнуздан, как лошадь… Итак, господа, — продолжил Никита Семенович, — на чем же мы остановились? Ах, да! О связи со штаб-квартирой…

— Господин полковник, — остановил его Некрасов. — Сейчас есть дело поважнее; неужели же вы завтра выйдете на развод караула?

— А как же! Служба должна идти своим чередом…

Наутро весь Баязет уже знал о готовящемся покушении. Цитадель волновалась и шумела. Обыск в ближайших саклях, окружавших крепость, ничего не дал: притащили только груду ржавых ятаганов и старинные пистоли.

— Вы напрасно волнуетесь, господа, — сказал Хвощинский, натягивая перчатки. — Я уже сказал вам, что развод не отменяется…

Можете подавать мне лошадь! Музыкантам прикажите сегодня играть веселее!

Развод проходил прекрасно. Амуниция и оружие горели на солдатах как никогда. Офицеры отвечали подчеркнуто громкими голосами. Слепые окна саклей таинственно чернели, и все невольно ждали зловещего выстрела.

— Прапорщик Латышев, — приказал Хвощинский, — ваша обязанность, как визитер-рундера, заключается не только в том, чтобы. ..

И выстрел грянул! За ним второй…

Цепь караула сломалась, из нее вырвался один солдат и рухнул под пулей возле ног Хвощинского. Это был молодой пионер из вольноопределяющихся — вчерашний студент Казанского университета; худенькая шея его тонким стеблем тянулась из жесткого воротника солдатского мундира.

— Ваше высокоблагородие, — сказал он, шепелявя и пришепетывая, — это готовилось для вас. Я же — из зависти — принял на себя. Надеюсь, вы не будете за это строги ко мне? ..

Хвощинский склонился над раненым, рванул на нем рубаху:

вдоль бледной груди ярко алел кровавый зигзаг от штуцерной пули.

— Что же это ты… с ы и о к? — И полковник заплакал.

Студента подняли и унесли. Выстрел был сделан с высоты Красных Гор, и казаки, мигом слетавшие туда, нашли только одеяло с клеймом английского производства, по которому густо ползали вши.

Развод караула был закончен как всегда.

Вольноопределяющийся умер к полудню, и на Холме Чести прибавилась еще одна могила.

— Завидую вам, полковник, — хмуро признался Штоквиц, — вот меня бы так не закрыли от пули…

12

Серым волком в поле рыщешь, Бродишь лешим по ночам — И себе ты славы ищешь, И несешь беду врагам…

Казачья песня, 1877 год

Карабанов проснулся: прямо на него, ощерив желтые крупные зубы, глядел провалами глазных впадин человеческий череп, а рядом вылялись осколки разбитого кувшина. Тогда он перевернулся на другой бок, и Дениска Ожогин, растопырив губы, с хрипом дохнул на него перегоревшим запахом лука и водки.

От страшной ломоты в теле поручик вставал как-то по частям.

Сначала оторвал от пола затылок, лопатки, потом поясницу. Наконец сел. Зевнул. Болела спина. Вчера, когда они добрались до этого заброшенного караван-сарая, было так темно, что, наверное, и на скорпиона лег бы — и не заметил.

— Пошел вон, — тихо сказал поручик и поддал по сухой черепушке.

Слегка погромыхивая по каменному полу, человеческая голова, когда-то полная надежд, страстей и мечтаний, откатилась в угол…

Через узкие софиты окон уже сочился пасмурный рассвет.

— Конча-ай ночевать! — подражая уряднику, крикнул Карабанов, и старый караван-сарай постепенно пробудился.

Трехжонный, в одних штанах, уже ловил воду из глубин бездонного колодца, а юнкер Евдокимов держал его за ремень, чтобы он не свалился в зияющую страшную пустоту. Подходили казаки и эриванские милиционеры, по-мужицки скребли пятернями свои вихры, строились за водою в очередь.

— Мыться запрещаю, — сказал Карабанов. — Вода только для питья. Наполните фляги…

— Кажись, зачерпнул, — густо крякнул урядник. — Держите меня, господин юнкер. Не дай-то бог, свалюсь и всех дел на этом свете не переделаю…

Ведро тянулось страшно долго. Когда ж вынули его из глубины земли, все увидели, как мечутся в воде какие-то красные жуки вроде клопов, и Андрей ударом ноги перевернул ведро — клопы запрыгали в горячем песке.

— Седлай коней, — хмуро повелел поручик. — Вечером будем на Соук-Су, там напьемся.

Всадники седлали непоёных коней. На обвалившемся балконе караван-сарая синий пустынный голубь чистил перья. Ворковал, как воркуют на родине. Вставало солнце — громадное, рыжее, проклятое. На далекой скале тонким слоем ваты лежало ночное облако.