Баязет - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 152

Карабанов был забинтован на скорую руку. Пистолет его снова зарядили.

Бросили жребий.

Андрей стоял на своем месте, поджидая шагавшего по лужайке прапорщика.

— Ну, что? — спросил он.

— Ему, — кратко ответил барон.

Карабанов кивнул.

— Выстоите? — спросил Клюгенау.

— Надо…

Карабанов первым двинулся к барьеру, крикнув в лицо противнику:

— Добивай, подлец!

Он только поднял пистолет и, отвернув голову влево, прикрыл стволом висок. Сердце он уже не мог защитить от пули — левая рука висела сбоку, обессиленная раной…

Клюгенау зачем-то побежал наперерез всего поля к Оде де Сиону.

— Разведите их! — кричал он издали. — Разведите…

И выстрел грянул.

— Стойте! — кричал Клюгенау. — Барьер перейден…

— Князь, что вы наделали?

— Мне надоело выслушивать его оско'бьения…

Карабанов еще держался на ногах.

«Быть или не быть? » — подумалось ему.

Потом его туловище как-то вихлясто дернулось в сторон}, и он счнулся лицом в землю.

Когда к нему подбежали, пальцы его руки еще медленно разгибались, освобождая уже ненужный пистолет.

Мишка Уваров открыл свежую бутылку.

— Вы бы сбегали, — сказал он врачу. — Что с ним?

— И не подумаю, — ответил врач. — Я видел, как он падал, бедняга… Так умеют падать только мертвецы!

Княжна Долли не пожелала оставлять его тело на этой земле.

Карабанова положили в свинцовый гроб, натянули ему на руки коленкоровые перчатки, густо облили мертвеца воском. Великий князь Михаил Николаевич из своих средств заказал вагон-ледник, в котором для него привозились устрицы, и поручик Карабанов, испытав в своей жизни все, что дано испытать таким людям, отправился в свой последний путь.

На милой сердцу Рязанщине, в тихой сельской церквушке, гроб с телом покойного был открыт для отпевания. Вместе с воском отстали от лица брови и волосы. Соседние помещики безобразно перепились на богатых поминках, устроенных княжною, а в «Губернских ведомостях» было упомянуто, что древнее рязанское дворянство потеряло в Карабанове одного из лучших своих сыновей.

Под двумя раскидистыми березами, рядом с дедом своим, героем Аустерлица, поручик Карабанов лег в родную землю — при шпаге, в мундире, при шпорах.

С его могилы открывался чудесный вид: бежали по увалам серебристые пашни, струились тихие речки, а вдали зеленели печальные русские перелески…

Книга не могла бы считаться законченной, если бы мне не сказали здесь о дальнейшей судьбе наших героев.

После четырех лег каторжных работ на солеварнях Сибири Юрий Тимофеевич Некрасов был выпущен на поселение. Если мы не ошибаемся, он проживал тогда в Каинске, где занимался столярным мастерегвом. И оттуда же он совершил побег по пути, проложенному ему Бакуниным: вдоль Амура — в Японию, из которой морем — в Америку, откуда уже прямой пуп, в Европу, а именно в Женеву, которая к тому времени сделалась почти Меккой русской революции. В Швейцарии Некрасов претерпевал сильную нужду, зарабатывал себе на кусок хлеба случайным рспешторством и писанием журнальных заметок на английском языке по вопросам, как это ни странно, устройства подводноплавательных снарядов.

Военный врач А. Б. Сивицкий продолжал благое дело служения русскому солдату, которому и посвятил всю свою жизнь. Будучи уже престарелым человеком, он в качестве госпитального инспектора принимал участие в русско-японской войне.

26 февраля 1905 года, в расположении позиций 5-го Сибирского корпуса, он попал под огонь вражеского пулемета, когда сделал попытку вместе с адъютантом Мокшанского батальона подпоручиком Н. А. Дмшриевым-Мамоновым перебежать улицу в Шуалинзе, и смерть обоих наступила мгновенно. По отдании воинских почестей А. Б. Сивицкий был погребен возле железнодорожной станции Хушитай (Восточно-Китайской дороги), в одной могиле с вышеназванным подпоручиком.

Несколько иначе сложилась судьба Н. М. Ватнина: обладая богатырским здоровьем, бывший сотник в Баязете в конце прошлою века был уже в оставке с мундиром, но был ли то мундир казачьего генерала — доподлинно неизвестно.

Проживал же он на родине, в казачьей станице, ведя жизнь очень простую, ничем не выделяясь среди своих земляков. Один из правнуков его, ныне работник Министерства рыбной промышленности, рассказывал авюру, что прадед его скончался в глубокой старости, до конца своих дней пользуясь всеобщим уважением и почетом в родной станице.

Юнкер А. Г. Евдокимов продолжил занятия в Казанском университете, обещая со временем стать видным специалистом в микробиологии, тогда еще совсем молодой науке. Однако невеста его, по возвращении из Женевы, была арестована с багажом нелегальной литературы и сослана в Сибирь. Евдокимов расстался с кафедрой и последовал за невестой в таежную глухомань, где случайно открыл, по соседству с Алиберовскими, новые графитные прииски и быстро разбогател. Впоследствии.

вернувшись к научной работе. Евдокимов несколько раз добровольно выезжал в холерные и чумные губернии для борьбы с очагами эпидеми и в 1893 году, находясь проездом в Париже, подверг себя риску, привив себе в Пастеровском институте вторичную (Second Vaccin) холерную сыворотку. Евдокимов был одним из первых ученых, сразу же и безоговорочно примкнувших к революции, и в 1924 году, находясь в области Ферганы, где он возглавлял одну из эпидемических экспедиций, трагически погиб под саблями басмачей…

А. Е. Хвощинская, потеряв в Баязете супруга, оказывается, как замечает один исследователь, потеряла и все свои сбережения. В другом месте мы наталкиваемся на такое сообщение: «В настоящее время (1885 год) ни выход ее замуж за майора Беловодского, ни бездетность, дающая больше спокойствия, не могут поправить ее до крайности расстроенного здоровья…». Как бы го ни было, в 1899 году мы видим Хвощинскую уже проживающей в Петербурге по Дровяному переулку в доме Меца, на квартире надворного советника инженера путей сообщения барона Ф. Н. фон Клюгенау. Федор Петрович служил на транспорте и занимался проектированием висячих мостовых конструкций. В этой же квартире они встретили и Великую Октябрьскую революцию, которая избавила инженера от баронства. Старики перебрались в одну комнату, окна которой выходили на Пряжку.

Последний мост был построен Клюгенау уже в советское время через речку Полонка, невдалеке от станции Порхов, и простоял, говорят, до 1943 года, когда был взорван отступавшими немцами. Под старость Федор Петрович полюбил играть на флейте и пристрастился к коллекционированию театральных афишек, собрание которых он передал потом в один из музеев страны. Аглая Егоровна давала частные уроки французского языка, а по вечерам делала цветы для дамских шляпок, что составляло дополнительный ее заработок.