Баязет - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 141

— Это вы? — спросил Клюгенау.

— Послушайте, барон. — Некрасов отвел прапорщика в сторонку от дома, и весь их разговор происходил посередине узкой улочки. — Скажите, помимо тех доносов Латышева, вы больше ничего не обнаружили в бумагах Пацевича?

Клюгенау понимающе кивнул:

— Верьте мне… Латышев погиб в той рекогносцировке, и на этом досье замерзло. Я не думаю, чтобы Штоквии или… А впрочем, ручаться не могу… Разве тучи над вашей головой стали уже сгущаться?

Некрасов, замолчав этот вопрос, крепко пожал маленькую, как у женщины, пухлую ручку барона:

— Прощайте. Вам я всегда верил…

Арестован Некрасов был в этот же день. Пришли два отменно вежливых жандармских офицера и, учтиво извинившись, переворошили небогатое имущество штабс-капитана.

При обыске то и дело слышалось:

— Позвольте побеспокоить… Извините за любопытство…

Прошу прощения, а здесь что? ..

Искали долго. Все перерыли. И на лицах вдруг проступила тупая растерянность.

— Нету, — сказал один.

— Должно быть, — ответил другой.

Некрасов зевнул.

— Господа, — сказал он, — вы меня с кем-то спутали: я контрабандой не занимаюсь, и ни кирманских шалей, ни гашиша, ни турецкого латакия вы у меня не найдете.

— Найдем, — отозвался жандармский поручик. — Вы сегодня получили из Одессы запрещенную литературу, и нам известно об этом. Так что, господин Некрасов, не разыгрывайте из себя девственника.

Через несколько часов бесплодных поисков того пакета, который крутился сейчас где-то в бурунах Куры, жандармы сдались:

— Ладно. Было бы, конечно, глупо с вашей стороны, господин Некрасов, если бы мы нашли что-либо…

Ночь он провел в чистой и просторной камере офицерской гауптвахты. Караульный начальник, пожилой майор из выслужившихся солдат, был человек предупредительный. Сам принес в камеру пятилинейную лампу, помог застелить постель свежим бельем. Потом, раскрыв записную книжицу и по-мужицки помусолив на языке карандаш, задал традиционные вопросы:

— Какой табак курите? .. Ваше любимое вино? .. Не имеете ли особых привычек? .. Не надобно ли священника? ..

— Благодарю, господин майор. Кусок приличного мыла и чистое полотенце. Больше я ни в чем не нуждаюсь. Привычек особых не имею, только не переношу клопов… Кстати, вот один из них уже выполозает для знакомства со мною!

Караульный начальник раздавил клопа пальцем:

— Клопик-с. Он детеныш еще. Такой не сожрет… Спите с миром, господин капитан. Желаю без ропота нести крест свой. Не вы, так я — кому-либо из русских людей все равно сидеть надобно.

Без этого не бывает…

Спать на следующий день дали вволю. Завтрак подали в камеру хороший — с вином и фруктами, после чего Некрасов должен был предстать пред ясные очи самого полковника Васильсва-Бешенцева.

Васильев-Бешснцсв, жандарм бывалый, напоминал чем-то гоголевского Ноздрева, только уже сильно постаревшего. Он встретил Некрасова в комнате, заставленной кадками фикусов, в бухарском халате поверх исподнего, в турецких туфлях на босу ногу; в руках у него дымился чубук, вшитый в миниатюрную юбочку на манер дамской. Через открытую дверь балкона лаял на уличных прохожих породистый «меделян» с двумя бронзовыми медалями на шее.

— Голубчик! — вскричал полковник, радостно кидаясь навстречу Некрасову. — Не верю, не верю… нет, нет! Меня на сплетнях не проведешь. Быть того не может, чтобы вы и… Нет. я уже генерал-губернатору телеграфировал о вас в наилучших выражениях…

Над головой Некрасова защебетала канарейка.

— Хорош, хорош! — похвалил полковник пичугу. — Эдакая, знаете ли, у него хрусталинка в горле… Между прочим, недавно тут заболел. — Васильев-Бешенцев доверительно приник к учу Некрасова: — Капал, пардон, жиденьким. Мушку не ту сьел… Лечить?

Но птица же не человек. И я, поверьте, — вылечил!

Следовал долгий рассказ о том, как лечится птичий понос.

Некрасов слушал, отвечая вполне учтиво:

— Забавно! Весьма забавно…

— Прошу, — полковник придвинул к нему сигары. — Сам не верю. И другим не по-зво-лю. Так и телеграфировал его высокопревосходительству. Однако долг службы… Не имейте на меня сердца, что поделаешь!

— Я понимаю, — отозвался Некрасов, идя на помощь стыдливому жандарму. — Это ваш долг, и выполняйте его. Мой же долг постараться доказать вам…

— Э, бросьте! — игриво отмахнулся Васильев-Бешенцев. — Будем проще. Мне, знаете ли, Юрий Тимофеевич, эта сл}жба уже вот где… — Он похлопал себя по затылку, собранному в трехрядку. — А тут еще реформы пошли. Теперь не то. Совсем не то, — жаловался полковник. — У меня вот жена, детишки. Музицируют!

Да-с… А тут, придя домой, юриспруденцию изучать надобно. Требуют! Говорят — надо… Кстати, — он поманил Некрасова пальцем, озорно подмигнул ему: — Вы не слышали такого?

И полковник, упиваясь, прочел со смаком:

У Цепного моста видел я потеху Черт, держась за пузо, подыхал со смеху «Батюшка, нет мочи — умираю, право, В Третьем отделенье изучают право Право — на бесправье? Этак скоро, браши.

Мне за богословье надо приниматься! »

— Что, здорово? — спросил Васильев-Бешенцев. — Ваши друзья — вольнодумцы и ниспровергатели, а слог у них встречается отменный. И шутят остро!

Он откинулся на спинку кресла и, пристально поглядев на штабс-капитана, снова ринулся в дискуссию с воображаемым противником:

— Однако вам-то что за дело до этой войны, которую ведет матушка-Россия на страх врагам? .. Молчите? И верно делаете, что молчите. А то еще и маскируются, имена себе придумывают…

Вроде — Армана Росса!

Юрий Тимофеевич почувствовал, что при этом имени может измениться лицом, а потому сразу же замаскировался клубами табачного дыма. Но полковник был не дурак: он живехонько разо гнал дым рукою и сразу же изменил тон:

— Арман Росс, а иначе — мещанин Сажин. Тог самый, что звал вас в прошлом году в Черногорию примкнуть к балканским инсургентам, — вы знаете, где он сейчас?

— Сие справедливо лишь отчасти, — спокойно возразил Юрии Тимофеевич. — В прошлом году я желал оказаться волонтером, но следовал лишь за генералом Черняевым, который бежал тогда из Москвы, бросив свою нотариальную контору. А мещанина Сажина, о коем вы меня спрашиваете, я не знаю…

— Черняев, — тоже очень спокойно возразил Васильев-Бешенцев, — всего лишь любитель славы, завидующий славе Скобелева.

Государь с ним повздорил, государь с ним и помирится. А ваш друг Сажин — опасный преступник, преступивший через законы империи… Мне очень печально, господин штабс-капитан, но вы правды мне не сказали, и я не буду настаивать на вашем признании.