На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 83

Бруно Иванович покаялся, после чего с прискорбием доложил, что околоточный Серый взял у старухи Булдаковой взятку.

— Чем взял? — спросил Сергей Яковлевич.

— Самоваром, — застыдился Чиколини. Мышецкого даже передернуло:

— Что у него? Чай пить дома не из чего?

— Привычка-с… Что дали — то и взял.

И тяжко вздохнул кандидат правоведения.

— Ладно, — сказал он. — Пусть придет ко мне… Серый!

Серый пришел — здоровенная дубина, под потолок, в шинели по случаю ветра, увешанный регалиями за непорочную службу, которых скопилось на его груди немало.

— А где же самовар? — устало спросил Мышецкий.

Околоточный молчал, только — знай себе — двигал сапожищами да честь отдавал: раз ручкой, два ручкой. А сапожищами — хлоп, еще раз — хлоп!

— Беги за самоваром, сукин ты сын…

Он заставил Серого, не снимая регалий, взять самовар и выйти с ним на площадь перед присутствием.

— Будешь стоять, — велел Мышецкий. — Стой и думай. Ведь это нехорошо: последнее забрал у старухи… Вот и думай!

Серый взял самовар за обе ручки и вышел на площадь. Толпа измывалась над ним, а он все стоял, посверкивая яркой медью, и… думал, наверно? Прикаливало солнышко, люди приходили и уходили. Дворники поливали площадь — забрызгали Серого. Но он даже не пошевелился.

И разбегались от самовара веселые солнечные зайчики…

Мышецкий занимался своими делами. Писал, рассуждал, ругался, мирился, а Серый все стоял на площади как грубое изваяние. После полудня он грохнулся наземь, и, дребезжа по булыжнику, откатился в сторону самовар.

— Что с ним? — удивился Мышецкий.

— Удар, ваше сиятельство.

— Отчего бы это?

— Вечная память, ваше сиятельство…

Чиколини потом, вытирая слезы, принес бумаги: вдова Серого хлопотала о пенсии. Сергей Яковлевич подписал их, просил дело ускорить.

А где-то за спиною клокотали тучи: в Уренске (он уже знал об этом) отзывались о нем не иначе как о лютом звере. И взяточника похоронили, и собрали денег на крест ему, и рыдали над его могилой, а Мышецкого в открытую проклинали.

Сама же старуха Булдакова, за которую он вступился, кричала ему в спину:

— Загубил служивого, ирод окаянный! Чтоб тебе ни дна ни покрышки…

Ото всей этой бестолковщины Сергея Яковлевича все чаще стало тянуть из города в степи. Постепенно поселения, раскинутые на пустошах, становились его любимым детищем. Теперь, когда «самоходы» осели на земле, оставалось только оберегать их от беркутов в вицмундирах, алчущих клюнуть мужика в самое темечко.

Сергей Яковлевич — первым делом — распространил на поселян правила Переселенческого комитета, освобождавшие их на ближайшие три года от налогов. Это кое-кому не понравилось в губернии, но Мышецкий повел себя круто и законно.

Вообще юридическая казуистика, которой он посвятил свои юные годы, приносила свои плоды: Мышецкий свободно сумел доказать, что черное, господа, совсем не черное, — взгляните, пожалуйста, на дополнение к статье 218-й, там ясно сказано, что это белое…

И его побаивались! Но ничто не могло остановить скандального процесса между супругами Поповыми, и здесь Сергей Яковлевич был бессилен. Додо с бешенством рвалась обратно — в свое титулованное девичество.

«Ах, Додо, Додушка, — печалился Мышецкий не раз. — До чего же ты испоганилась…» А как жалок Петя, упершийся в христианские правила брака.

Консистория сразу же отказала Додо в разводе, и Мелхисидеку оставалось только мирить их. Но как он делал это, бесноватый? Мышецкому казалось, что владыка берет жену и мужа — и сталкивает их лбами. Больно ушибленные, они еще больше звереют.

При отправке в степь леса, обещанного поселянам, Сергей Яковлевич случайно нащупал одну язву в делах губернии, а именно — уничтожение последних лесов в северных уездах. Задумав разобраться в этом вопросе, он сначала решил развязаться с Додо и Петей.

— Ближайшие дни я буду очень занят, — сказал он при встрече, — и не смогу уделять вам должного внимания. А потому пригласил вас к себе. Пожалуйста, не топчитесь в передних преосвященного. Этим вы делу не поможете… Додо, скажи, чего ты хочешь?

Сестра, нахохлившись, сидела в кресле.

— Ты же знаешь, — ответила она.

Сергей Яковлевич повернулся к обрюзгшему Попову, в голове которого уже проблескивали ранние седины.

— Петя, а чего домогаетесь вы?

— Вы же знаете, — ответил шурин, — я… люблю! Я и так отказался от многого. Оставьте мне хотя бы право называть себя мужем вашей сестры…

— И вы добьетесь этого. Додо, я призываю тебя к благопристойности… Слушайте! — сказал он. — Слушайте же вы, глупые люди… Я хочу предостеречь вас от ошибок!

Он раскрыл приготовленную к приходу Поповых книжицу:

— Я прочту вам об юридических правах супругов по законам Российской империи… Вот! О прекращении и расторжении браков. Пункт первый: «Брак прекращается сам собою только через смерть одного из супругов…»

И вдруг сестра выбралась из кресла, накинула шаль:

— Ты куда, Додо? — остановил ее Сергей Яковлевич.

— С меня достаточно!

— Сядь, Додо. Я прочту тебе все, чтобы ты поняла, насколько бесполезны твои потуги на развод…

— Нет, — возразила сестра упрямо, — дальше не надо. Прочти только первый…

— Хорошо. — И снова над седеющей головой бедного Пети прозвучали слова о правах супругов Российской империи: «Брак прекращается сам собою только через смерть одного из супругов».

Евдокия Яковлевна решительно направилась к двери.

— С этим я вполне согласна! — заявила она, удаляясь.

Петя закусил толстую губу и тихонько завыл. Сергей Яковлевич шлепнул книгой об стол, сдернул с носа пенсне. «А ну вас всех!» — подумал он.

— Сергей Яковлевич, — затряс головой Петя, — зачем вы так? Ведь Додушка… Теперь я боюсь за нее!

— Вы дурак, Петя, — четко выговорил Мышецкий. — Авдотья умнее вас, и бойтесь за себя… Но, окажите мне милость, не впутывайте более меня в эти дрязги! Прощайте, Петенька…

Итак, главное сейчас — лес.

Вытянув перед собой кулаки, Мышецкий уселся на свой вице-губернаторский трон и с высоты величия стал уличать. Боже, какие только позы не принимала казенная палата, изворачиваясь под уликами! Чиновников корежило так, будто их жарили.

— Прекратите врать, — сказал Мышецкий, — лучший показатель лесного обнищания — рыночная стоимость дров. Еще десять лет назад сажень стоила девять рублей, теперь в Уренске она стоит около сорока, а мужик топит навозом и соломой!

Сергей Яковлевич угрожал, но и сам трусил: точного закона об охране лесов не было. Правило же напоминало дышло: куда повернешь — туда и вышло. Лесохранительный комитет (вор на воре) при казенной палате знал, что угрозы Мышецкого законом не подтверждены.