— Пап, помощь уже тут, — заверила его Илона, указывая на собак. — Аралёзы лучшие лекари этих мест!
— Аралёзы?!! — ахнул я. — Быть того не может! Они же исчезли давным-давно!
— Нет, не исчезли, — к нам присоединился Сухлик. — Они просто были заперты в подземном царстве!
Аралёзы замерли. Псы как по команде повернули головы и с радостным повизгиванием устремились к Сухлику. Мохнатые громадины бешено мотыляли хвостами, тявкали и подвывали от радости, стараясь как можно усерднее обслюнявить ему лицо. Сухлик с трудом от них отбивался.
Освобожденный и зализанный с ног до головы Денис сел с помощью Иалоны и выглядел уже не в пример лучше. Щеки порозовели, глаза повеселели. А уж лежание на мягком бюсте кому угодно добавит настроения!
— Чего пялишься? — подошла жена. — Тоже хочешь полежать?
— Нет, — открестился я, притягивая к себе единственную женщину на свете. — Хочу прожить с тобой долгую жизнь и умереть на руках правнуков, глядя в твои глаза.
— Фигушки! — фыркнула счастливая Илона. — Не сбежишь первым! И потом… мне кажется, что там, — она деликатно показала пальчиком на землю, — нам вряд ли будут рады. Скажем так… твой дедушка очень расстроен моим поведением и впредь не жаждет родственных объятий…
— Мой… кто-о?!! — У меня натурально открылся рот.
— А вот и наоборот! — Рядом с нашей дружной компанией откуда ни возьмись появился злющий Иртихал. — Я просто мечтаю познакомиться с тобой поближе, маленькая тварь!
— Рот закрой, ничтожество! — рявкнул я, вытягивая меч и в гневе не соображая, с кем говорю.
— Хорошо, уговорил, — неожиданно покладисто согласился бог смерти, с каким-то необъяснимым удовольствием разглядывая меня сверху вниз. — Рот я закрою. Но руки распущу! — Накинулся на Илону: — Где мои артефакты?!
— Какие именно? — высунулась из-за моей спины жена. — Я столько всего нечаянно прихватила в компенсацию морального ущерба, что могла случайно взять и что-то очень нужное…
— Здесь ничего из его вещей нет, кроме короны на твоей голове, — подошел к нам отбившийся от аралёзов Сухлик.
— Братец! — с отвращением прошипел Иртихал.
— Кто?!! — Слава богам, вороны здесь сейчас не летают.
Сухлик подернулся дымкой — и вот уже на его месте стоял… Рицесиус.
— Ах ты! ТЫ!!! — вырвалось у меня. — Чтоб вас всех!
— Надо было прибить тебя еще под Мантором, гаденыш! — прошипел Иртихал. — А не поручать вот этому оккупанту за тобой присматривать.
— Ты и не поручал, — спокойно ответил Рицесиус. — Если бы я сам не взялся за парнем приглядывать, давно бы его в могилу свел. Как же! Твоя кровь, а ведет себя не по-твоему, неправильно!
— Неправильно! — подтвердил бог смерти. — Слишком уж мягкотелый!
— Это Кондрад-то?!! — У жены глаза стали большие и красивые.
— Да! — посмотрел на нас Иртихал. С отвращением: — Ты должен был стать величайшим полководцем всех времен и народов! Завоевать весь мир! Залить мой алтарь кровью! Приносить мне миллионы душ! Настроить сотни тысяч храмов и поклоняться мне! А ты?!!
— Ну извини, — пожал я плечами, внутренне передергиваясь от подобной перспективы. — Что выросло, то выросло. Значит, ты отец Стефана?..
— Конечно, — кивнул Иртихал. — Вот уж кто был достойным сыном, почитающим отца. Правда, он сейчас немного занят… После сто пятьдесят первого… или второго заговора обживает место на вертеле…
— Уже нет, — покаялась Илона. Невинно пожала плечами: — Извини, не знала, что вы так дружите. Я его к тебе отпустила, когда мы по дороге встретились.
— Мерзавка! — снова яростно зашипел Иртихал.
— Выбирай выражения, брат, — сделал внушение Рицесиус.
— Так ты мой двоюродный дедушка? — поинтересовался я.
— Да, — согласился бог войны. — Мы — родственники, и…
— Упаси боги от таких родственников! — вырвалось у меня. Знаю я это родство! А то потом сочинят про меня королевскую эпитафию: «В юности он много улыбался, но потом повстречал Илону и Рицесиуса!»
Ага. И на могиле поставят памятник… вместо портрета Черного Властелина — улыбающийся полярный зверек и подпись: «Кондрад Дорсетский, начнем сначала!»
Илона зажала мне рот теплой ладошкой и прошептала:
— Не поминай богов всуе, а то еще какой-то дальний родственник объявится!
— Уже! — радостно сказал Рицесиус. Обвел взглядом застывших людей. — Песадилла!
— Чего он ругается неприлично? — прижалась ко мне жена.
— Кто?!! — Иртихал был слегка обескуражен. Занервничал, сволочь, задергался. — Этого не может быть!
— Может, любимый… — Из тени выпорхнула закутанная в шелковые покрывала тонкая фигурка.
Иртихал побледнел.
Его жена опять нежно проворковала:
— Может!
— Он не ругается, а зовет жену Иртихала, Песадиллу, богиню ночных кошмаров, — ласково пояснил я жене.
— Это которую он пятьсот лет не видел? Сочувствую, — ответила ненаглядная, с интересом наблюдая стремительный забег бога смерти от драгоценной любимой супруги. — Гляди, как сильно по ней соскучился… так и хочет продлить момент встречи!
— Думаю, брат будет очень занят на ближайшие несколько сотен лет, — приблизился к нам Рицесиус. Широко улыбнулся. — Пока снова любезную половинку где-нибудь не забудет…
— Угу. — Я угрюмо смотрел на покровителя и, как оказалось, родственника.
— Обижаешься? — широко открыл глаза бог. — На что?
— Совсем не на что, — согласился я. — Маскарад во время войны…
— Это у него любимое занятие, — перебила меня жена. — Да, Цесариус?
Бог покаянно кивнул и перевоплотился в старичка-лекаря, бесследно сгинувшего после моего перемещения.
— Ну все! — У меня закончилось терпение. — Знать тебя не знаю и отказываюсь от любого покровительства!
— Сынок! — подбежала ко мне теща. — Не стоит так обижать дедушку. Уверена, что он из лучших побуждений! Ведь так?! — спросила она с нажимом, глядя в очи бога, вернувшего себе привычный облик.
Тот кивнул головой и принял покаянный вид.
— Ирочка, — подошел тесть и ободряюще похлопал меня по плечу, — мужчины сами разберутся!
— Знаю, как вы разбираетесь! — ядовито пропела худенькая женщина. — Один из твоих сыновей валяется на холодном камне в компании незнакомой нам девушки, другой все это время беззастенчиво процеловался с другой незнакомой девушкой. Третий отчаянно завидует первым двум, а твоя дочь…
— А твоя?.. — ласково перебил жену папа. Мама сдулась и посмотрела на него недовольно, но, впрочем, скоро сменила гнев на милость и позволила себя обнять.