С тех пор красавчики держат от меня важную часть организма подальше, а стоит к горлышку потянуться — скачут мартовскими зайцами, любо-дорого посмотреть! Ну я себе в удовольствии и не отказывала!
Головы у големов твердые и тарелками не пробиваются. Я пробовала.
Ка-ак треснула со всей злости серебряным блюдом по башке той твари! И что? Да ничего! Посмотрел на меня заторможенными глазами, головой потряс и пошел дальше. А-а-а, нет, он еще блюдо у меня отобрал, выпрямил вогнутость от удара. Погрозил мне толстым пальцем и пошел себе. Вот тебе и раз, называется.
На второй заход бог смерти нарисовался с подарком.
— Илона, дорогая! — ввинтился Иртихал походкой отставного балеруна в дверь моего узилища в то неподходящее время, когда я изо всех сил укатывала совесть с ее нездоровыми угрызениями поменяться местами со злостью. И уже почти уговорила.
— Я тебе не дорогая, — буркнула, не поворачивая головы. — Но буду, век свободы не видать!
— Это прекрасно! — наивно порадовался моему благоразумию Иртихал. И где он его там нашел? В мечтах?!
Протянул красиво упакованный сверток:
— То, что ты просила.
— Ты мне местную виагру притащил? — Я даже забыла о страданиях, так удивилась. — Зачем? Куда мне ее теперь пристроить?..
— Я всегда выполняю свои обещания, — ухмыльнулся Иртихал и положил подарок рядом со мной. — Приду вечером, — посулил и величаво удалился.
И сидела я сейчас с запатентованным средством от мужского бессилия в руках, размышляя о вечном…
— Что же мне придумать в условиях полного вакуума? — Раздумья уже выплескивались наружу и звучали вслух.
В сущности, запас всяческих пакостей у меня почти безграничен и вдобавок существенно пополнен моими братьями. Только одна проблема — все пакости требовали подручных средств, которых у меня не было. И взять неоткуда…
Ладно-ладно… как говорится, в шахматных боях без правил по отношению к противнику дозволяется задействовать не только шахматные фигуры, но также доску, стол и прочие подручные предметы мебели! И даже ум и ловкость рук!
Берегись, сволочь! В ТАКИЕ шахматы ты еще не играл!
В состоянии нервного возбуждения слезла с подоконника и пошлялась по комнате. Взглянув трезво на некоторые вещи, понимаешь — надо выпить! Но пить на радостях будем потом, а пока…
Что я имею? Кровать под балдахином, балдахин из темного тюля. (Гадость редкостная!) Дальше… Стол из черного мрамора, неподъемный. (Чтоб он тебе на голову упал!) Четыре скамьи из черного мрамора (думаю, нет смысла о неподъемности повторять).
Обилие черного преобладает во всем и вызывает вселенское желание устроить поминки по Иртихалу, прямо здесь и сейчас. Зеркало с туалетным столиком из мрамора (цвет опять-таки уточнять не будем!). Р-р-р!
Рядом изящный стульчик… из кованого чугуна!
В общем, поднять и метнуть какую-нибудь вещицу из зачетного похоронного интерьера можно только при условии, если это «что-то» полетит само, как управляемая ракета, или поплывет, словно торпеда, а я буду сзади просто давать команды голосом.
Ухватилась за привычный кадуцей и с тоской подумала о «полетах в невесомость», изобретенных Тарасом в шестом классе. У нас в них весь подъезд поиграл, а у брата потом были распухшие красные уши, как у слона. Вот бы мне…
— Ура!!! — запрыгала я от радости, когда передо мной возникло желаемое. — Чмок! — это от полноты души кадуцею. — Ой! — это мне прилетело от него молнией, маленькой, но жгучей. — Хорошо, кореш, больше не буду фамильярничать, — успокоила своенравный символ верховной власти.
Весь в хозяина! Кадуцей засветился зеленым светом.
А вообще… Узнав мои желания, у феи бы сломалась волшебная палочка, золотая рыбка сдохла, а Хоттабыч вообще побрился налысо, включая усы и бороду. Еще бы брови выщипал.
Трудилась я очень напряженно и плодотворно, боясь лишь одного: чтобы их божественность не приперся раньше, чем я закончу, и не обломал мне всю малину. Успела! Сделала практически все, когда в коридоре раздались шаги…
Итак, дубль первый. Дверь открывается вовнутрь, Иртихал делает шаг в комнату, а я оттягиваю кадуцеем и отпускаю прибитую к двери и косяку полосу тугой резины длиной метра два с половиной. Кадуцей прилагает к резине колоссальное усилие, на которое я в обычной жизни не способна. Проверено опытным путем.
Отпускаю и мысленно придаю ускорение двери с помощью опять-таки все того же царского жезла Рицесиуса.
Бамц! Рогатка срабатывает. Бог хорошенько получает сначала резиной, а затем дверью, отлетает к противоположной стене и сбивает парочку пришедших с ним монстриков. Бздынь! Гагах! Големы разбиваются и осыпают хозяина глиняными черепками. Дальше несется непереводимый подземный язык.
Дубль второй. Я на свой страх и риск выныриваю из-под резинки и стучу над распростертым на полу, немного очумевшим Иртихалом нефритовым пестиком о такую же раковину. На бога сыплется приличное количество маленьких молний и искр.
— Мерзавка! — орет сообразивший, в чем дело, бог и пытается до меня дотянуться, пока я проделываю то же самое с уцелевшим големом. Потом в темпе вальса сваливаю в комнату. Хлоп! Дверь надежно подперта стулом.
Слышен удаляющийся топот. Кто за кем гоняется: то ли голем за Иртихалом, то ли Иртихал за големом — из-за двери не видать. Но все равно приятно. Воображение у меня богатое.
А сам виноват… кто ж обезья… Илоночке гранату в руки сует?.. Вот и нарвался. На войне как на войне: или ты, или тебя!
Дубль третий. Дверь распахивается, Иртихала снова отбрасывает в противоположную сторону, но перед этим я успеваю метнуть ему пестик, а голему раковину, следом захлопнуть дверь изнутри и, как всегда, подпереть понадежней.
— Иди сюда, противный, — раздается урчащий голос Иртихала.
Дальше дробный топот по коридору, и я сползаю по стене, потому что не держат ноги. И вытираю холодный, обильно выступивший пот. Попытка, можно сказать, удалась, но голема жалко…
Все оставшееся время я потратила на уничтожение следов преступления, отдирая резину от косяка и выкидывая в окно. Когда через несколько часов в мою дверь сначала робко прокрался шибко помятый голем, а потом злющий Иртихал, я встретила их во всеоружии.
Итак… Барабанная дробь…
Вспомнив, как меня наряжали парфенушки, я чуть-чуть подкорректировала их дизайн и сейчас дефилировала перед двумя мужиками в крайне экзотическом виде. Думаете, в пальмовой юбочке и ожерелье из раковин на голую грудь? Не-эт!
Трепещите, неверные мужчины! На мне красовалась узкая, практически в облипку холщовая рубашка до колена. Серая, с миленькой вышивкой из черно-красных крестиков, складывающихся в странные узорчики, до умопомрачения напоминающие черепа со скрещенными костями. Одеяние было снабжено двумя разрезами до бедер по боковым швам, демонстрирующих короткие черные леггинсы, переходящие в красные чулки с подвязками.