Но ведь должна же быть справедливость и целесообразность?
Нельзя же все сводить к великой шахматной партии двух сверхдержав, никак
нельзя, существуют же на свете идеалы и благая цель.
Среди всего этого делового хаоса он вдруг с превеликим
удивлением обнаружил свою собственную фотографию, прислоненную к твердой
картонной коробочке, в которой стояла бельгийская осколочная граната со
вставленным взрывателем. На снимке он был в советской форме, с орденскими
планками, с обеих сторон виднелись чьи-то плечи – слева советский
контр-адмиральский погон, справа эль-бахлакский, тоже военно-морской и тоже
адмиральский. Если присмотреться, ясно, что персону Мазура чуточку неровно
вырезали короткими ножницами из какой-то групповой фотографии, сделанной,
никаких сомнений, на одном из официальных приемов, где дружески перемешались
хозяева и гости. «Ну, ничего себе,– подумал он со смущенной гордостью. –
Угодил на старости лет в предметы воздыхания арабской красавицы…»
Это было приятно, что греха таить, но и грозило нешуточными
сложностями. Он был слишком взрослый, серьезный и засекреченный, чтобы угодить
в предметы воздыхания…
За спиной у него тихонько звякнуло стекло. Лейла стояла в
дверях и, не отводя от него глаз, медленно заливалась краской – увидела, что он
разглядывает. Мазур моментально отвернулся и притворился, будто никакой
фотографии не видел вовсе, но получилось, он сам чувствовал, насквозь фальшиво.
Вскочил, взял у нее бутылку и бокалы, уместил на столе, с трудом отыскав
свободное местечко. Обернулся, да так и не успел ничего сказать, потому что
Лейла бросилась ему на шею и стала целовать так самозабвенно, что он растерялся
и торчал, как столб, а она шептала, прижавшись:
– Сколько же можно тебе намекать… Глаз у тебя нет, что ли…
Медведь славянский… Никто сюда не войдет, ну что ты стоишь…
Чуточку ошалев от этого напора, сущего вихря поцелуев и
жалобного шепота – то ли смех сквозь слезы, то ли наоборот – Мазур осторожно ее
обнял, а дальше уже было гораздо проще, гербовые пуговицы отутюженного френча
расстегивались легко, а железная солдатская койка, вопреки его опасениям,
совершено не скрипела, и пламенная революционерка куда-то исчезла, осталась
нежная и покорная красавица, шептавшая на ухо певучие, незнакомые слова…
Глава 2
Аравийские тернии
Вот и пришлось в кои-то веки побывать в роли джинна, подумал
Мазур в ленивой расслабленности. Джинн без кувшина Кирилл ибн-Степан,
исполнивший не самые замысловатые желания восточной красавицы. Этакий узко
специализированный джинн…
Они лежали на тесной солдатской койке, тесно прижавшись друг
к другу, иначе можно было ненароком свалиться, Лейла молчала, притихнув, и
Мазур не хотел ее беспокоить. Стыдно сказать, но в голове у него крутились
мысли отнюдь не лирического свойства – наоборот, самые прагматичные. Он заранее
пытался угадать, какие из всего происходящего родятся сложности. А в том, что
без сложностей не обойтись, чутье подсказывало…
– Хорошо, что ты не араб, – сказала вдруг Лейла, не
шевелясь.
– Это почему? – с любопытством спросил Мазур.
– Араб может быть революционером, реформатором, кем угодно,
но в душе остается арабом. Будь на твоем месте кто-нибудь из моих земляков, я в
его глазах была бы… Трудно даже объяснить. «Шлюха» – слишком мягко сказано, не
исчерпывает всей сложности понятия… Сама навязалась, домой зазвала, на шею
кинулась… К проституткам отношение даже спокойнее – они, по крайней мере,
занимаются этим за деньги, являют собой как бы необходимый элемент бытия… – она
приподнялась на локте и тревожно заглянула в глаза Мазуру – Ты, пожалуйста,
постарайся на людях ничем не показать, что меж нами что-то…
– А охрана? – спросил Мазур. – Секретарь этот
твой?
Лейла грустно улыбнулась:
– Они ничего не заподозрят, надеюсь. У меня бывает очень
много людей, частенько по весьма секретным делам, и разговоры затягиваются
надолго. Я пока что не давала поводов для сплетен, и репутация у меня
незапятнанная. Нужно же тебе было свалиться, как камень на голову… Ничего я не
могла с собой поделать. Когда мы первый раз встретились, ты на меня посмотрел
так странно и загадочно, с таким желанием и грустью…
– Серьезно? – спросил Мазур чуточку ошарашено. Что-то
он за собой такого не помнил.
– Серьезно. У тебя в глазах не было обычного мужского
цинизма – одно затаенное желание и грусть…
– А ты не приукрашиваешь?
– И не думаю, – решительно сказала Лейла. – Потому
что этим взглядом ты меня и зацепил. Прошло совсем немного времени, и я поняла,
что влюбилась…
Мазур оцепенел от неловкости. С одной стороны, как и любому
мужику на его месте, несказанно приятно было, что в него, изволите ли видеть,
влюбилась такая девушка, с другой… Точно, не оберешься сложностей… Это даже не
дома, это гораздо хуже.
– Почему ты молчишь?
– Честное слово, не знаю, что сказать. И не припомню что-то,
когда в меня в последний раз влюблялись. Не по себе как-то…
– Не бойся. Я не собираюсь тебе навязываться, не будет
никаких дамских глупостей. Я все же не экзальтированная девчонка, милый. Я – революционный
министр. И прекрасно понимаю, что никакого будущего у нас быть не может. Дело
даже не в том, что ты женат. Мы оба – на посту, вот ведь какая штука…
– Умница, – со вздохом сказал Мазур. –
Исключительно точно обрисовала. Правда, насчет меня чуточку преувеличила. Я-то
не на высоком посту, я обычный головорез, каких в любой приличной армии пруд
пруди. Это ты – на высоком посту..
– Я скоро с ума сойду и от этого поста, и от всего
остального, – призналась она насквозь уставшим, каким-то безнадежным голосом. –
Честное слово. Может быть, ты мне объяснишь, почему все так неправильно! Вы же
давным-давно через все болезни становления прошли, построили социализм, ты
должен знать…
– Что? – безнадежно спросил Мазур.
– Почему все так неправильно, – сказала Лейла. – Я
сама ничего не понимаю. Не понимаю, что происходит с людьми. Когда-то у них не
было мечты яростней и светлее, чем покончить с султаном. Нас носили на руках, в
первые недели переворота нельзя было появиться среди людей, на нас бросались,
как паломники на святого шейха. А теперь они срывают плакаты, прячут
мятежников, а то и стреляют в спину.. Те же самые люди.
– Тебя это удивляет? – фыркнул Мазур.
– А тебя – нет?
– Ты знаешь… – медленно сказал он. – Есть у людей такая
интересная черта: им нужно все и сразу. Думается мне, от вас ждали рая земного
в считанные недели. А вы им не построили рая.
– Но нельзя же вот так, в одночасье…
– А им хочется, – сказал Мазур. – Они-то считают,
что вы обязаны им в сжатые сроки возвести рай на земле. Не дождались они этого
от вас – и начали ненавидеть.
Ее огромные черные глаза вспыхнули нешуточным гневом: