Предстать в подобном виде перед посторонним человеком было малоприятно, но его осуждающий тон и презрительный взгляд положили конец ее смущению. Напряжение, постепенно нараставшее внутри нее, внезапно прорвалось наружу.
– Тактичным и терпеливым? Это когда же вы были таким? Что-то не припомню. Вы – причина всех наших несчастий. Предупреждаю, убирайтесь сейчас же, пока руки и ноги целы.
Его густые черные ресницы опустились.
– Можете продолжать обвинять меня, если вам так легче, – мягко протянул Никос, – но нам обоим известно, что к пьянству вашей сестры я не имею никакого отношения.
– Нет? – яростно воскликнула Энджи. – Моя сестра имела несчастье проводить время в вашем обществе. Познакомившись с вами, я поняла, почему она искала утешение в алкоголе, – язвительно продолжила девушка. – Если бы мне пришлось постоянно с вами общаться, я бы напивалась до беспамятства, уверяю вас.
Взгляд мужчины скользнул по ее лицу и мокрым волосам, и внезапно Энджи осознала, насколько она со своей заурядной внешностью отличается от ухоженной стройной женщины, которую она видела на фотографии рядом с Никосом.
Его улыбка была слегка пренебрежительной, словно одна лишь мысль о том, чтобы проводить время в ее обществе, казалась ему нелепой.
– Вам не пришлось бы постоянно со мной общаться. Я не выбрал бы себе в спутницы такую, как вы. – Его насмешка была оскорбительной, но Энджи удалось сохранить спокойствие.
– Думаю, вам лучше уйти. – Она попыталась закрыть дверь, но Никос ворвался внутрь.
– Я устал играть в кошки-мышки. – Захлопнув дверь, он мрачно уставился на Энджи. – Я уйду, когда вы вернете то, что принадлежит мне.
– Подвеска больше не принадлежит вам. Подарок есть подарок. В следующий раз не будете разбрасываться ценными вещами.
Никое не пошевельнулся.
– Она не принадлежала вашей сестре.
– Вы погубили мою бедную Тиффани, а теперь нагло заявляетесь ко мне и требуете вернуть подарок. Холодное, бесчувственное чудовище! – воскликнула Энджи.
Сделав глубокий вдох, Никос провел рукой по своим блестящим черным волосам.
– Можете мне не верить, но я искренне сожалею о смерти вашей сестры, – спокойно произнес он. – А правда заключается в том, что если бы Тиффани меньше пила в тот вечер, она сейчас была бы жива.
Выражение лица Энджи сделалось непроницаемым.
– Правда заключается в том, что не дай вы ей для этого повода, она бы не напилась и не погибла. Вам следует быть более ответственным в своих отношениях с женщинами, мистер Кириакос.
– Я очень ответственен в своих отношениях, – процедил мужчина сквозь зубы.
– Правда? – Энджи взяла свою сумку и достала оттуда газету. – Тогда кто это? Уличная девка, которую вы подцепили прошлой ночью? Наверное, подвеска нужна вам для того, чтобы подарить ей в знак вечной любви и преданности?
Когда Никос увидел фотографию, на его худой щеке задергался мускул.
– Она мне никто.
– Никто? А ей об этом известно?
– Пресса постоянно меня фотографирует. Это настоящая одержимость.
– Надо же, какое неудобство! – Его заботит лишь собственный имидж. – Мне все равно, с кем вы спите, мистер Кириакос, но мне искренне жаль этих женщин. Фотография только доказывает, что у вас нет ни стыда, ни совести. Моя сестра погибла у вас на вилле всего полгода назад, а вы уже подыскиваете ей замену. Факты говорят сами за себя, поэтому можете не пытаться доказывать мне, что способны испытывать какие-либо чувства.
– Я не собираюсь ничего вам доказывать! Я не привык ни перед кем оправдываться.
– Тогда вам следовало бы этому научиться. Богатство и власть не дают вам права переступать через других людей.
Никос снисходительно посмотрел на Энджи.
– Вы действительно очень несчастны. – Мягкость его тона была опаснее самой бурной вспышки гнева. – Впрочем, если вы станете меньше возиться с обломками костей и глиняными черепками и посвятите больше времени себе, ваше настроение может улучшиться. Поверьте мне, нормальный мужчина еще стерпит ваше пренебрежение собственной внешностью, но не истерические припадки.
Это замечание стало последней каплей. Энджи следовало бы посмеяться над его излишней самоуверенностью, однако ее грудь пронзила острая боль.
Он такой поверхностный… У него нет ни стыда, ни совести, и взывать к ним бесполезно.
– Я не отдам вам подвеску, – выпалила она. – Для вас это лишь деньги. Средство, с помощью которого можно расплачиваться за секс, но для меня…
– Да, доктор Литтлвуд? – мягко произнес Никос. – Что она значит для вас?
Разве могла она сказать ему, что ношение подвески успокаивает ее, позволяет ей быть ближе к Тиффани? Энджи понимала – такому человеку, как Никос Кириакос, это покажется нелепым. В нем нет ни капли сострадания.
– Я просто… просто хочу ее иметь.
– Разумеется, хотите. Она для вас пропуск в другой мир, о котором вы и мечтать не могли.
Он думает только о деньгах!
Глубоко задетая его равнодушием, Энджи выплеснула ему в лицо содержимое стакана, но даже потрясение, исказившее его красивые черты, не удовлетворило ее. Ей хотелось причинить ему настоящую боль. Если бы у нее сейчас было оружие, она бы застрелила его, не заботясь о последствиях.
Но смерть стала бы для него слишком мягким наказанием. Он должен мучиться, страдать, как страдала сестра.
Месть. Мать как-то сказала, что это единственный язык, который понимают мужчины вроде Никоса Кириакоса. Наверное, она была права.
– Хотите получить назад свое украшение? – Энджи наблюдала за тем, как он вытирает лицо. Его темные глаза сверкали от ярости, и она упивалась своей маленькой победой. – Я верну вам его, но при одном условии.
Не церемонясь, Никос достал из кармана чековую книжку.
– Назовите свою цену. Какой бы она ни была, я готов заплатить, лишь бы навсегда отделаться от вашей семейки.
– Вынуждена вас огорчить, – произнесла Энджи дрожащим голосом. – Взять у вас деньги было бы слишком просто. Для вас любая сумма ничтожна, а я хочу, чтобы вы мучились. В обмен на бриллиант вы дадите мне то, что отказались дать моей сестре.
– Я вас не понимаю.
– Вы женитесь на мне. – Ее сердце бешено колотилось. Ей все еще не верилось, что она это сказала. – Вы сделаете это, если хотите вернуть камень, Никос. – Энджи с усмешкой произнесла его имя, и это прозвучало как оскорбление.
В воздухе повисла зловещая тишина. Мужчина пристально смотрел на нее с едва скрываемой яростью.
Когда он наконец заговорил, его голос был хриплым.