Гарем Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 62

Глядя на это полунагое, бледное тело, думая о том, как оно сплетается с поджарым, смуглым телом Темрюковича, Иван Васильевич глухо застонал. Его всегда страшно возбуждали мысли о чужой страсти, картины, возникавшие в распаленном мозгу. Его воздержание было слишком долгим, слишком! Не отдавая себе отчета в том, что делает, он выхватил короткий охотничий нож и распорол одежду Салтанкуловой любовницы сверху донизу. Но ему мало было сейчас просто наброситься на это покорно распростертое тело и овладеть им. Еще надо было отплатить за ту нечистую, похотливую дрожь, которая мучила его там, на поле. Он нашарил в траве ту же плеть, которой эта тварь терзала коня, и от всей души опоясал тонким кровавым следом ее тело.

Девка выгнулась дугой, испустила хриплый крик и открыла глаза. Ни следа от тумана беспамятства! Этот взгляд ожег Ивана Васильевича, и какое-то мгновение он стоял недвижимо, не веря тому, что прочел в этих раскосых черных очах. Не страх, не ненависть. Отчаянный призыв и страсть!

Испугавшись чего-то, он снова ударил – на сей раз слабее, потому что руки не слушались. Девка взвилась, будто змея, ставшая на хвост, и так же, по-змеиному, обвилась вокруг царя всем телом. Он выронил плеть, стиснул ее – даже захрустели косточки стройного тела! Впился в губы. Холодные, тугие, они отвечали так, что у царя подкашивались ноги. Чудилось, в жизни не бушевало в груди такого темного, мрачного пламени, как сейчас, когда полуголое, избитое тело льнуло к нему!

– Еще, еще… – прохрипела она прямо в его целующий рот, и Иван Васильевич с трудом сообразил, что девка просит ударить ее снова.

Плеть валялась где-то в траве, поэтому он не ударил, а защемил пальцами кожу на груди и с оттягом, с вывертом потянул. Девка вновь переломилась в поясе, выставила красные соски, которые он щипал и кусал, оставляя влажные полукружья зубов, а она билась в его руках, хрипела от наслаждения, терзая пальцами его плечи… И вдруг затихла, зажмурилась, сглотнула, и ее лицо, только что искаженное страстью, приобрело довольное, сытое выражение.

Иван Васильевич от изумления ослабил хватку, и девка вывалилась из его рук. Села, принялась оправлять на себе одежду, не обращая на него внимания, словно он был не мужчиной, а какой-то прислужницей, которой можно не стыдиться. И вдруг он понял, что эта змея по имени Кученей уже получила от него то, чего жаждало ее тело. Эти побои, щипки и укусы заменяли ей мужскую ласку! А он, значит, остался с носом?!

Иван Васильевич рухнул на нее и попытался растолкать ноги коленями, однако Кученей сопротивлялась люто, стискивала зубы, вывертывалась с такой гибкостью, словно избитое тело ее и впрямь поросло вдруг скользкой змеиной кожею. Но где ей было противостоять разохотившемуся, распаленному мужчине! Навалился, прижал к земле, уже, считай, одолел, как вдруг она гибко вытянула руку – чудилось, та даже удлинилась на какое-то мгновение! – и вцепилась в его же собственный отброшенный кинжал. Прижала к своему горлу, лицо вмиг стало строгим, отрешенным:

– Пусти, не то зарежусь!

Голос звучал так по-девчоночьи отчаянно, русские слова выговаривались так смешно, что у Ивана Васильевича мгновенно остыло все в теле. То ли от нового изумления, то ли от злости, то ли от жалости… Но он ей почему-то поверил, поверил сразу. Зарежется, как Бог свят, зарежется!

Полежал еще, придавливая ее своим телом и пристально вглядываясь в глаза, потом поднялся на ноги. Она тотчас вскочила, ожгла огненным взором – и кинулась к Салтанкулу. Затрясла, затормошила. Иван Васильевич думал, она пытается привести княжича в сознание, однако ему, видно, суждено было в этот день изумляться снова и снова: Кученей просто вытряхнула бесчувственное тело из бешмета и торопливо напялила его, скрыв свои лохмотья.

Вскочила, натуго затягивая пояс. Ну что ж, бешмет Салтанкула был ей длинноват и прикрывал чуть не до колен. И хорошо, а то ведь порточки тоже в клочья, в клочья…

Иван Васильевич нахмурился, вспоминая нетронутую белизну ее целомудренно стиснутых ног, потом перевел взгляд с ее лица на лицо беспамятного Темрюковича и спросил, уже почти уверенный в ответе:

– Он тебе кто?

– Брат родной.

– Видать, крепко брат тебя любит?.. – спросил с подначкою, но в ее точеном лице ничего не дрогнуло:

– У нас все братья сестер любят крепко, глаз с них не сводят, не дают в обиду.

– А ты, значит, дочка князя Темрюка?

Она кивнула, глядя исподлобья.

– А знаешь, кто я?

Кученей ничего не ответила, только дрогнула губами так неприступно, словно не она минуту назад впивалась в мужское тело, исходя сладострастным стоном: «Еще, еще…» Да, сейчас перед Иваном Васильевичем была только бешено гордая черкешенка, которая не задумываясь выбрала бы смерть, а не бесчестие.

Он усмехнулся. А ведь с этой девчонкой не соскучишься! И какая красота, Боже, ну какая же чудная, неописуемая красота…

– Тебе с косами больше пристало, чем в шапке, – буркнул он, смущаясь вновь проснувшегося желания. Вот же ведьма, околдовала она его своими холодными, скользкими губами, что ли?!

Девушка потупилась. Так они стояли какое-то время друг против друга, не зная, что делать и что говорить. Потом Кученей подобрала с травы свою косматую шапку, встряхнула ее и нахлобучила, заботливо скрыв под ней косы. Подошла к коню брата и вскочила в седло, не заботясь более ни о своем привязанном, избитом белом скакуне, ни о Салтанкуле, который начинал слабо постанывать – верно, приходил в себя.

Иван Васильевич смотрел на нее, вдруг ощутив себя брошенным, одиноким ребенком. Страшно не хотелось, чтобы она вот так, просто повернулась – и уехала, и исчезла!

Девушка, словно нарочно, на него не глядела – подняв голову, напряженно всматривалась в небо. И вдруг с радостным горловым кличем:

– Кагаз! – вскинула руку.

«Кагаз» по-кабардински значит «вернись», это слово Иван Васильевич тоже знал: слышал, как сокольники черкесские подзывают своих ловчих птиц. Он уже устал нынче удивляться и только головой покачал, когда с неба пал белый кречет и осторожно опустился на протянутую руку Кученей.

Конечно, ведьма, что тут еще скажешь…

Она резко послала коня рысью. Царь, мстительно усмехнувшись закопошившемуся на земле Салтанкулу, пошел к своему коню. Из-за релки показался Малюта. Когда он подъехал поближе, Иван Васильевич увидел кровавый рубец по лицу и понял, каким же образом прорвался мимо Скуратова чертов Темрюкович. Ну, Малюта ему это рано или поздно припомнит!