Гарем Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 28

Ведь выходило что? Выходило, что бояре присягают наследнику Дмитрию, а поскольку он лежит в пеленках, то правительницей становится его мать-царица. Но даже Никита, при всей любви к сестре, понимал, что она – отнюдь не Елена Глинская, которая власть держала покрепче любого мужика. И то ведь не удержала! Значит, надо извлечь уроки из былых ошибок и сразу подпереть пошатнувшийся трон сильными руками всех Захарьиных: Григория Юрьевича, Данилы да Никиты Романовичей и всех прочих, вплоть до того, что призвать Захарьиных тверских и даже шалопутного Ваську, который до сих пор слоняется не у дел, проматывая отцово наследство, к делу привлечь. Конечно, нелегко придется, так ведь есть для чего стараться!

Да, да, конечно, жалко Ивана Васильевича, однако… Андрей Михайлович Курбский, любивший иноземцев и зело наслышанный о всяких чужестранных обычаях, говаривал, что при смерти короля во Франции народ кричит: «Король умер! Да здравствует король!»

Отчего бы и у нас не закричать: «Умер царь – и да здравствует царевич!» А также его ближайшая родня и поддержка…

Так думали Захарьины дня три, ну, четыре назад и даже еще вчера были уверены в близости вожделенной власти. Сегодня же обстоятельства разительно и страшно переменились.

Дьяк Иван Михайлович Висковатый, лишь недавно появившийся при дворе, человек необычайно обязательный, большой буквоед и знаток всяческих крючкотворств, намекнул, что царю на всякий случай надобно подписать духовную. Это означало, что на выздоровление надежд не осталось, однако государь держался мужественно. Воля царева непременно должна быть изложена, и изложена ясно, чтоб избавиться от всяких могущих быть недоразумений.

Но когда духовную и крестоцеловальную запись вынесли в соседний покой, где собрались ближние бояре, настала тишина… Бояр, как приметил Никита, было чрезвычайно мало. Отсутствовали, ссылаясь на дела, князь Курбский, Алексей и Данила Адашевы, а также поп Сильвестр. Князь Курлятев-Оболенский и казначей Никита Афанасьевич Фуников-Курцев прислали сказать, что занедужили и явиться не могут.

Ну, Бог с ним, с казначеем Фуниковым, насчет него Никита ничего не мог сказать наверное, однако отдал бы руку на отсечение, что Дмитрий Иванович Курлятев взял грех на душу и налгал царевым посланным. Сразу же после погибели Юрия Васильевича Глинского и отхода от двора Михаила Васильевича, когда Захарьины жадно расхватали опустевшие места и медленно, но верно прибрали к рукам власть, прежний товарищ Романа Юрьевича начал ссориться с его детьми и братом в открытую, ябедничал царю на родичей царицы Анастасии и всячески укреплял в других боярах вражду к новым временщикам, а сам чем дальше, тем больше сближался с Сильвестром и Алексеем Адашевым. Да Курлятев скорее бороду себе по волоску повыдергает, чем присягнет малолетке Дмитрию, а на самом деле – недругам своим Захарьиным!

Григорий Юрьевич вдруг прекратил свое бестолковое метание по комнате и резко стал, так что не успевший замедлить хода Данила Романович налетел на дядю и чертыхнулся.

– Обезумел народ! – проворчал старший Захарьин. – Обезумел! Когда помирал великий князь Василий Иванович, никто и пикнуть всерьез не посмел в пользу прочих наследников, помимо сына его, Ивана. Даже у Шуйских хватило совести молчать! А уж младший брат Василия, Юрий, больше имел прав на престол, чем нынешние второстепенные Старицкие! Ведь Владимир – сын не великого, а удельного князя!

При звуке этого имени Анастасия встрепенулась и принялась испуганно ломать свои заледеневшие пальцы.

Старицкие… Она сразу вспомнила хищный профиль княгини Ефросиньи и ее немилосердные руки, заплетавшие молодой царице косу после венчания. Старицкие опять зашевелились! Чуть только известия о болезни государевой просочились из Кремля и начали еще неуверенно бродить по Москве, Ефросинья с сыном, этим переростком Владимиром Андреевичем, покинула свою вотчину и объявилась в столице. Старицкие собирали своих боярских детей и раздавали им жалованье. Даже среди ближних бояр слышались шепотки о том, что присягать должно не законному престолонаследнику, а Старицкому. Да небось все эти годы Ефросинья спала и видела на троне своего сына, а по сути – себя!

В дверь робко стукнули.

Анастасия вскинула голову; Захарьины вытянули шеи, сразу сделавшись похожими на стайку испуганных гусей; сидевшая в уголке нянька наклонилась над спящим ребенком, как бы прикрывая его собой.

Вошел Иван Михайлович Висковатый – высокий, худой, с длинным умным лицом. Темные глаза его были непроницаемы, однако голос звучал участливо:

– Матушка-царица и вы, господа бояре, извольте проследовать к царю. Государь к себе всех зовет.

Анастасия так и полетела вон; прочие Захарьины, столкнувшись в дверях, ринулись за ней.

В малой приемной палате, примыкавшей к опочивальне царя, стены обиты зеленым сукном, а под сводчатые потолки подведена золотая кайма. Над дверьми и окнами нарисованы библейские бытья и травы узорные. По лавкам вдоль стен сидели разряженные бояре, однако Анастасия сразу приметила, что не все явились в парадном платье с изобилием золота, в котором положено было являться ко двору.

При виде царицы вставали, кланялись: кто с сочувствием и почтением, кто спесиво, кто – с плохо сдерживаемым злорадством.

Жгуче-черноволосый молодой человек с курчавой бородкой поспешно отошел от малого царского места, стоявшего в углу и являвшего собою деревянный трон под шатром на столбиках, причем каждой ножкой был диковинный, искусно выточенный зверь. Анастасии показалось, что он трогал сиденье, а может, и примерялся к нему! Однако тотчас сделал вид, что даже не заметил царицы. Точно так же равнодушно отвела взор и женщина с хищно-красивым лицом.

Князь Владимир Старицкий и его мать Ефросинья были необычайно похожи друг на друга и внешностью, и повадками, и злобным выражением глаз. Они остались на месте, даже когда все прочие бояре следом за царицей втянулись по одному в просторную государеву опочивальню. Рядом с ними топтался Дмитрий Федорович Палецкий, тесть царева брата Юрия Васильевича, и что-то говорил Владимиру с почтительным, просительным выражением. Заметив, что Анастасия на него смотрит, Палецкий смешался и торопливо прошмыгнул в опочивальню.

Владимир Андреевич лениво зевнул. Похоже было, что все происходящее чрезвычайно утомило избалованного князя и он хотел бы, чтобы дело свершилось без его участия, одними хлопотами матушки.

«Да уж! – с бессильной злобой подумала Анастасия. – Эта старая ворона о своем вороненке позаботится!»

Ефросинья недавно посылала к царскому столу именинные калачи: ей сравнялось тридцать семь – и впрямь старуха!