– Ч-чепуха! – воздел палец Буряковский. – Не
было никаких таких древних греков! И никаких римлян не было... древних! Это все
потом немцы придумали, чтобы оклеветать Ломоносова! Сейчас докажу!
Он припустил в палатку и скоренько вернулся с толстенной
растрепанной книгой без обложки. Потеснив Мазура, вскарабкался на заднее
сиденье джипа, наполнив машину ядреным ароматом браги, распахнул книгу,
спохватился, что держит ее вверх ногами, вернул в нормальное положение и
возгласил:
– Вот, слушайте, что пишет академик Хоменко! «Поскольку
средний параллакс Юпитера никогда не выходит за созвездие скорпиона, отсюда
недвусмысленно вытекает, что Новгородская летопись является позднейшей
подделкой Якова Брюса...»
– Оно, конечно, – согласился Котовский. –
Ежели параллакс, то тут уж никаких дискуссий... А не выпить ли нам за академика
Хоменко?
Он достал из бардачка бутылку виски, большой пластмассовый
стакан, и сноровисто набулькал такую дозу, что способна была в секунду уложить
любого, находящегося в долгом запое.
Так оно и произошло – одним духом выхлебав чуть ли не треть
бутылки, Буряковский посидел, таращась на них осоловело, потом стал клониться
вправо и, навалившись на плечо Мазура, смежил глазыньки.
– Давай, Степаныч, отволокем ученого человека в его
фигвам, – хохотнул лысый. – Чтоб под ногами не путался... Что
смотришь, чадо? Ладно уж, сходи в тайгу, поищи девочку, да объясни ей
приличными словами, что в ближайшие часа три ей уж точно в трусы никто не
полезет. Смотри у меня, прилично себя веди!
Он выпрыгнул первым и помог Мазуру вытащить храпящего
профессора, тяжеленного, как матерый морж. Подхватив бородатого под микитки,
они отволокли красу и гордость археологии в палатку, где и бросили без особых
церемоний на смятый спальник. Котовский заботливо прикрыл крышку на громадном
бидоне с брагой и звучно накинул защелку:
– Выдохнется еще, а к спиртному относиться надо
уважительно...
– Пал Федорыч! – заорал снаружи шофер. – Они,
похоже, возвращаются, грузовик едет!
Глава 2
Как блюлись заветы Чингисхана
Оба шустро вышли наружу. Из тайги опасливо возвращалась
взъерошенная Лизетта – в обыденной жизни, надо полагать, просто Лизочка – а со
стороны узкой дороги, рассекавшей чащобу, и в самом деле слышалось ворчанье
мотора, причем автомобиль был явно не легковой.
– Какая у вас машина, Лиза? – спросил Мазур.
– Этот, как его... ГАЗ-66.
– Точно, – поддержал шофер. – Во-он «шестьдесят
шестой» ползет. Лизочка, а не помочь ли вам на кухне? Я в армии был поваром
первого разряда, генералов кормил в Генштабе, в самой засекреченной столовой...
Покосившись на Котовского и не встретив с его стороны особых
возражений, он проворно удалился к печурке вслед за девушкой, на ходу вешая ей
на уши какую-то лапшу. Она уже хихикала, девушка, понятное дело, а не лапша.
«Шестьдесят шестой» с выцветшим брезентовым тентом выехал на
прогалину, остановился у дальней палатки, и оттуда стали выпрыгивать люди.
Мазур подметил, что стекло в левой дверце разбито сразу бросавшимся в глаза
образом – будто по нему от всей хулиганской души треснули чем-то тяжелым, и оно
разлетелось почти целиком, только по краям рамы торчали разнокалиберные острые
осколки.
Выпрыгнувший из кабины шофер бросился как раз к этому самому
окну и уставился на него, яростно и беззвучно шевеля губами – с таким видом,
словно загибал семиэтажную конструкцию.
Из кузова выпрыгивали «гробокопатели» – обоего пола, числом
около десяти, и все какие-то понурые, удрученные, пыльным мешком из-за угла
пришибленные, и это что-то не вполне походило на обычную рабочую усталость
после душевной работы лопатой...
– Вон она, – тихонько сказал Котовский,
подталкивая Мазура локтем. – Томка.
Мазур откровенно уставился в указанном направлении:
– Которая? В клетчатой рубашечке?
– Нет, у которой на майке лошадь...
Мазур присмотрелся. И ощутил легонькое разочарование: он
отчего-то ждал, что увидит роковую красотку вроде Лары. Ничего подобного.
Девица как девица, отнюдь не урод, но ровным счетом ничего особенного –
молодая, крепенькая, коротко стриженая, обыкновенная. Из таких во времена
юности Мазура обычно рекрутировались боевитые комсорги или заядлые спортсменки,
не то чтобы мужеподобные, но лишенные некой неуловимой доли секс-эппила. Только
глаза определенно от Гвоздя – такие же светло-синие, волевые...
Они так и не разошлись – стояли тесной кучкой, почти не
разговаривали, и лица оставались удрученными, потерянными. Их шофер торчал у
разбитого окна, зло курил, то и дело сплевывая под ноги. Громко бросил
подошедшей к нему женщине, выглядевшей гораздо старше студентов:
– Пулеметик бы где взять...
Она, стиснув ладонями виски, охнула:
– Славик, хоть ты под ногами не путайся...
Ну, начальница, конечно, определил Мазур. То ли правая, то
ли левая рука профессора Буряковского. Классический пример ученой дамы средних
лет, с грехом пополам пережившей и перестройку, и все последующее: характерная
легонькая истеричность на лице, суетливая развинченность движений...
Котовский браво шагнул к ней, издали улыбаясь:
– Галина Прокопьевна, как она, жизнь? Мы вот опять к
вам нагрянули по срочной надобности...
Она вскинула на него глаза, трагическим тоном изрекла:
– Ох, простите, Павел Федорович, я вас и не заметила...
Вы извините, у нас тут неприятности...
– Это с чего бы вдруг? – сияя золотыми зубами,
пожал плечами лысый. – Места прекрасные, воздух чистейший... Кто посмел
ученых людей обижать?
– Обезьяны здешние! – сказала она в
сердцах. – Прости меня, Господи, за такие слова, но тут никакой
интеллигент не выдержит...
– Сагайцы? – насторожился Котовский. – Что
стряслось-то?
– Что-что... Приехали на раскоп целой бандой, верхом, с
ружьями, у одного, по-моему, даже автомат был... С рожком такой, как в
кино...
– А вы не преувеличиваете, хорошая моя? – спросил
Котовский, оглянувшись на Мазура быстро и цепко.
– Очень похоже, а вы знаете, что не преувеличиваю...
Автомат ведь очередью стреляет? Трах-тах-тах?
– Ага, – сказал Котовский. – Есть у него
такая особенность.
– Вот видите. У них и автомат был.
– Это точно, – сказал рядом шофер, ни к кому в
точности не обращаясь. – Натуральный «Калашников», хотя и старенький. Что
я, в армии не служил?
– Интересные дела, – сказал Котовский. – И
что?
– Ну, что... Разъезжали по полю и палили вверх, –
вовсе уж надрывным тоном поведала Галина Прокопьевна, нервно похрустывая худыми
пальцами. – Сначала издали, потом все ближе и ближе. В конце концов начали
в нас целиться, орать разную похабщину... И насчет наших девочек, и насчет
того, что нам следовало бы отсюда убраться, и побыстрее. С их древней
независимой земли. Один, скотина, из ружья так выпалил, что пуля над головами
пролетела. Ну, я распорядилась прекратить работу и возвращаться в лагерь. Так
один на прощанье прикладом двинул по стеклу на полном галопе, джигит
долбаный...