«Индивидуум, который не проявляет интерес к своим собратьям
— людям, переживает наибольшие трудности в жизни и причиняет наибольшие
несправедливости другим. Из среды подобных личностей происходят неудачники и
банкроты».
Вы можете прочесть множество трудов ученых по психологии, но
не встретите положения более важного для нас с вами. Я не люблю повторений, но
положение, высказанное Адлером, столь велико по своему значению, что хочется
повторить его. Однажды я прослушал в Нью-йоркском университете курс лекций о
том, как писать короткие рассказы. В течение всего курса занятия с нашим курсом
вел редактор «Кольерса».
[13]
Он говорил нам, что любой из доброй дюжины
рассказов, проходящих ежедневно через его стол, можно было бы принять в печать,
но после того как он прочтет несколько абзацев, ему уже становится ясно, любит
ли автор людей. «А если автор не любит людей, — сказал он, — людям не
понравятся его рассказы».
Этот непреклонный, видавший виды редактор, дважды
останавливается во время своей лекции о литературном мастерстве и извиняется за
ее нравоучительный характер. «Я говорю вам то же самое, — сказал он, — что говорит
вам обычно ваш проповедник. Но запомните, если вы хотите добиться успеха в
жанре рассказа, вы должны проявлять живой интерес к людям».
Если это справедливо по отношению к созданию художественных
произведений, то это втройне справедливо применительно к непосредственному
общению с живыми людьми.
Я провел вечер в артистической уборной Говарда Тэрстона —
признанного главы чародеев и короля фокусников во время его последних
выступлений на Бродвее. В течение 40 лет он выступал перед всем миром, создавая
иллюзии, мистифицируя тысячи людей и заставляя их изумленно раскрывать рот. На
его представлениях побывало более шестидесяти миллионов человек, и он получил
почти два миллиона долларов прибыли.
Как-то я попросил мистера Тэрстона рассказать мне о секретах
его успеха. Вне всякого сомнения школа в них совершенно ни при чем, ибо он
бежал из дома будучи еще маленьким, стал бродягой, путешествовал в товарных
поездах, спал в стогах сена, просил милостыню по дворам и учился читать,
разглядывая из товарных вагонов вывески вдоль железнодорожных путей.
Обладал ли он исключительными познаниями в области магии?
Нет, он сказал мне, что существует масса книг об искусстве фокусника и
иллюзиониста, и множество людей обладают в этой области знаниями не меньшими
чем он сам, но он имел две вещи, которых не имели другие.
Во-первых, обладал способностью перевоплощаться и вводить в
заблуждение.
Он был мастером цирка. Он знал человеческую натуру. Каждое
его действие на сцене, каждый жест, интонация голоса, движение бровей были
заранее прорепетированы и все движения рассчитаны по секундам. Но, в добавление
к этому, Тэрстон обладал живым интересом к людям. Он рассказывал мне, что
многие фокусники, глядя на публику, обычно говорят себе: «Прекрасно! Вот
скопище простаков и деревенских олухов, сейчас я их одурачу по всем правилам».
Подход Тэрстона был совершенно иным. Каждый раз, выходя на
сцену, он говорил себе: «Я благодарен этим людям за то, что они приходят
посмотреть на мое искусство. Это они сделали его доступным для меня и
натолкнули меня на путь, столь соответствующий моим способностям. Сейчас я им
покажу все лучшее, что умею».
Он признавался, что никогда не выходил к огням рампы, не
сказав себе вновь и вновь: «Я люблю моих зрителей». Смешно? Нелепо? Вы имеете
право так думать, думать, как вам будет угодно. Я просто упоминаю об этом без
всяких комментариев, как о средстве, которым пользовался один из самых
знаменитых иллюзионистов нашего времени.
Госпожа Шуман-Хейнк рассказала мне нечто похожее. Несмотря
на все лишения и сердечную драму, которую ей пришлось пережить, несмотря на то,
что жизнь ее была так трагична, однажды она даже покушалась на нее и жизнь
своего ребенка, несмотря на все это, она восхваляла свой путь к вершине,
достигнув ее, она стала, может быть, самой замечательной из певиц, которая
своим исполнением произведений Вагнера заставляла когда-либо трепетать
слушателей. Она тоже признавалась мне, что одним из ее секретов успеха является
тот неослабный интерес, который она испытывает к людям.
Это являлось также одним из секретов удивительной
популярности Теодора Рузвельта. Даже его слуги любили его. Его камердинер, из
цветных, Джей И. Амос написал о нем книгу, которую озаглавил: «Теодор Рузвельт
— герой своего слуги». В этой книге Амос рассказывает о следующем показательном
случае:
«Как-то раз моя жена спросила президента, что за птица
куропатка. Она никогда не видела куропаток, и он ей подробно описал их.
Некоторое время спустя в нашем коттедже зазвонил телефон (Амос с женой жил в
маленьком коттедже в имении Рузвельта на берегу Ойстер Бэй). Моя жена взяла
трубку.
Это был сам мистер Рузвельт. Он позвонил ей, чтобы сказать,
что перед ее окнами разгуливает куропатка, и она может ее увидеть, если
выглянет в окно. Мелочи, подобные этой, были очень характерны для него. Всякий
раз как они проходили мимо нашего коттеджа, даже если президент не видел нас,
мы слышали, обычно, его голос: „Оо-оо-оо, Джеймс“ или „Оо-оо-оо, Эмми!“»
Это было просто дружеским приветствием, когда он шел мимо.
Как могли служащие не питать симпатию к подобному человеку?
Как мог хоть кто-нибудь не симпатизировать ему?
Franklin Delano Roosevelt (1882.01.30 — 1945.04.12)
Рузвельт зашел однажды в Белый Дом, когда президент Тафт и
его супруга отсутствовали. Его искреннее расположение к маленьким людям
сказывалось в том, как он приветствовал по имени всех старых слуг, служащих еще
при нем в Белом Доме, даже если это касалось девушки-судомойки.
«Когда он увидел кухарку Алису, — пишет Арчи Бетт, — он
спросил ее, печет ли она еще маисовые лепешки. Алиса ответила ему, что она
делает их иногда для слуг, но наверху их никто не ест. „У них просто нет вкуса,
— пророкотал Рузвельт, — я скажу президенту об этом, когда увижу его“. Алиса
принесла ему на тарелке кусок маисовой лепешки, и он направился в канцелярию
президента, жуя ее и здороваясь на ходу с садовниками и чернорабочими...»
Он обращался к каждому точно так же, как обращался в
прошлом. Они же перешептывались об этом друг с другом и Айк Гувер сказал со
слезами на глазах: «Это был один счастливый день для нас за последние два года,
и никто из нас не променял бы его и на сто долларов». Тот же самый живейший
интерес к проблемам других людей сделал доктора Чарльза В. Элиота одним из
самых удачных ректоров, которые когда-либо управляли университетами, а вам
следует учесть, что он возглавлял Гарвард в течение периода, который начался
через четыре года после окончания Гражданской войны и кончился за пять лет до
начала Мировой войны.
[14]