— Я подумаю, — кивнул Дзевоньский, — а если
никого не найдем, будем сами по очереди спускаться в этот подвал.
— Не смешно, — зло бросил Гейтлер, выходя из
комнаты.
Когда Карл вернулся, его шеф был в состоянии тихой ярости.
Он был готов задушить своего помощника собственным руками. Гельвану пришлось
выслушать все, что думает генерал о его умственных и организаторских
способностях. Успокоившись, Дзевоньский приказал найти Светлану и провести эту
ночь с ней. А группе захвата утром отправиться на Большую Якиманку и ждать у
дома несчастной молодой женщины.
Гельван спустил очередную порцию еды и воды в подвал, после
чего сразу уехал. Дзевоньский еще долго сидел один, размышляя о случившемся.
Затем поднялся на второй этаж, постучал в дверь комнаты Гейтлера.
— Войдите, — разрешил тот.
Дзевоньский вошел. Гейтлер сидел на стуле и читал книгу.
Увидев генерала, он отложил ее.
— Я давно хочу вас спросить, — Дзевоньский подошел
ближе, — вы сами-то верите в успех нашей операции?
— Я вам уже много раз говорил. Если бы не верил, ни за
что не согласился бы сидеть тут вместе с вами. Или вы думаете, что проживание с
вами в одном доме я рассматриваю как награду?
— Не шутите. Я хочу знать, какой запасной вариант вы
предусмотрели?
— Не нужно об этом говорить. Мы пока не опробовали
основной. Не нужно торопиться, пан Юндзилл.
— Не называйте меня так! — не выдержал
Дзевоньский. — Мы же одни, и здесь нет подслушивающих устройств. Я достал
вам три паспорта. Один чистый и два заполнены на разные фамилии. Зачем вам
паспорта, куда вы так часто ездите в город? Вы должны понимать, что я отвечаю
перед нашими заказчиками.
— Спасибо за паспорта, — ответил Гейтлер, —
но будет лучше, если вы перестанете задавать мне вопросы, на которые я все
равно не отвечу. Поймите, генерал, современные акции необходимо проводить с
учетом технических достижений современной цивилизации. Вспомните, как
одиннадцатого сентября террористы использовали обычные гражданские самолеты в
качестве взрывных устройств. Начиненные топливом баки огромных самолетов
превратились в летающие бомбы. Такое простое и эффектн??е решение. Если я
когда-нибудь решусь написать мемуары, то они станут настоящими бестселлерами
нашего времени. Только я их никогда не напишу. — Он помолчал и добавил: —
В моих планах всегда есть поправка на таких дураков, как ваш Карл Гельван. Я
считаю, что человеческий фактор — самое опасное, что может нам угрожать. И
поэтому стараюсь максимально его исключить из моих расчетов. Чем меньше людей
посвящены в замысел операции, тем выше шансы на ее успешное проведение. Кстати,
я прочел сегодня утром статью об исчезнувшем журналисте. Блестящая статья. Ваш
Холмский не зря получает деньги. Думаю, недели через две нужно вызвать еще раз
Курыловича и передать вторую часть денег. Мы придумали преступление, которое
войдет в мировую историю, генерал. Преступление с применением всей мощи
пропагандистской машины средств массовой информации, которые вольно или
невольно, но работают на наш план. Ни у одного организатора террористического
акта еще не было столько помощников, сколько их у нас. При этом о готовящемся
покушении знают только три человека: я, вы и ваш дебил Карл Гельван.
— Он не все знает, — напомнил Дзевоньский.
— Тем лучше. Значит, только мы двое. Это очень неплохо,
учитывая масштаб нашей операции. И учтите, что Курылович должен будет передать
теперь более конкретное задание Холмскому. Я уже набросал общую схему.
— Учту, — мрачно пообещал Дзевоньский. — Я
думаю, будет правильно, если я вызову из Бельгии одну мою бывшую сотрудницу.
Она работала почти пятнадцать лет в полиции, потом занималась
несовершеннолетними в местах заключения. Ей пятьдесят восемь лет, но она
крепкий человек. Абсолютно не знает русского языка, что нам только на руку.
Будет носить еду нашему журналисту и убирать в комнатах, если сможет. Но хочу
вас заранее предупредить, что готовить она не умеет. Это я точно знаю. Всю
жизнь прожила одна, без семьи.
— Надеюсь, она не старая дева? — пошутил
Гейтлер. — У русских на этот счет есть много разных шуток.
— Не проверял, — в тон ему ответил
Дзевоньский, — но она человек надежный. А то, что не знает языка, даже
хорошо. Будет сидеть в доме и ни с кем не общаться.
— Значит, теперь мы будем жить семьей, состоящей из
трех человек, — вздохнул Гейтлер. — Мало мне было вас, так вы еще
хотите привести сюда бывшего полицейского, которая к тому же была еще и
надсмотрщицей. Вы не боитесь, что она установит здесь тюремный режим и нам
придется выполнять все ее приказы?
— Не боюсь, — ответил Дзевоньский, — я уже
много лет ничего не боюсь. Если мне платят большие деньги — это лучшая
страховка ото всех страхов. Лучшая, генерал.
Россия. Москва. 2 февраля, среда
В этот день много лет назад завершилась Сталинградская
битва, которая стала коренным переломом не только в ходе Великой Отечественной
войны, но и всего хода истории. Рвавшаяся к Волге мощная группировка
фельдмаршала Паулюса была окружена и капитулировала. Сам Паулюс, получивший за
несколько дней до этого звание фельдмаршала, понимал это как конкретное
указание покончить с собой. Но он решил сдаться. И сдался вместе со своим
штабом и остатками армии, так и не сумевшей взять Сталинград.
Этот день особо чтят ветераны войны. У памятников и
монументов появляются живые цветы, здесь же собираются сильно поседевшие
участники тех страшных боев, сюда приходят родственники погибших воинов. Не
обходят такие места своим вниманием и политики…
В Александровском саду, у могилы Неизвестного солдата,
возлагала цветы большая группа политиков во главе с мэром города. В этот момент
на дорожке показалась старая женщина со скромным букетиком в руке. Она шла
медленно, наклонив голову. Ее пальто бросалось в глаза своей потертостью.
Однако, будучи расстегнутым, открывало взгляду орденские планки на темном
платье старушки. Очевидно, она тоже была ветераном войны. Ее не остановили,
когда она вошла в сад, но задержали, когда попыталась пройти ближе к могиле.
Среди дежуривших в саду офицеров милиции старшим был капитан Лугаев. Он
попросил женщину подождать, пока не отойдут толпящиеся у памятника люди.
— Что у вас? — строго спросил он, глядя на нее.
— Ничего, — дребезжащим голосом ответила
она, — я хотела возложить цветы. Мой брат погиб в Сталинграде. Мы вместе с
ним воевали…
Лугаев глянул на стоящего рядом старшего лейтенанта
Стрельнева. Тот пожал плечами. Конечно, можно и пропустить старую женщину, к
тому же ветерана войны.
— Проверь, — строго приказал Лугаев.
Стрельнев достал металлоискатель и провел им по одежде
старушки. Все было чисто. Она протянула руку, и металлоискатель слабо пискнул.
Цветы оказались обвязаны железной проволокой.
— Брат был связистом, — объяснила женщина, —
это в память о нем.