Было ясно, что Бобби ждала, когда он сделает первый шаг. Она была еще такая зеленая. Он протянул ей руку, и она положила свою руку на его ладонь и застенчиво села к нему на колени. Поцеловав ее, он понял, что надо уходить из этой комнаты. Губы у нее были сухие и испуганные, а тело напряжено — он слишком хорошо знал это состояние.
— Послушай, — сказал он, — а не можем мы пойти куда-нибудь в другое место? Гостиничные кровати всегда представляются мне трупами.
Она рассмеялась и, казалось, немного отошла.
— Право, не знаю, — сказала Бобби неуверенно. — Понимаете, мы могли бы пойти ко мне, но там не очень. Мне б не хотелось, чтоб вы увидели, какой у меня тарарам.
— А я уверен, что там приятнее, чем здесь.
— О, там, конечно, вполне уютно, но понимаете, мистер Айтел…
— Хорошо, пусть будет Чарли, так вот у меня там две маленькие девочки.
— Я не знал, что у тебя есть дети.
— О да. Они у меня замечательные.
Выход найден, подумал Айтел. Он поедет к ней, поговорит немного, заплатит и ретируется, объяснив, что при детях чувствует себя неловко.
— Поехали, — тихо произнес он.
Пока они ехали через город, она продолжала болтать. Бывают периоды, говорила Бобби, когда ей все противно. В киностолице было так плохо. Если ей удастся немножко выбиться в люди, она думает вернуться в свой родной город. Там есть человек, который все еще хочет на ней жениться, несмотря на детей и все прочее — они были влюблены друг в друга еще в школе. Он знал ее мать и отца, которые были милейшими людьми на свете. Только она оказалась дурочкой — вышла замуж за музыканта.
— Вот такой совет я могу дать всем, — сказала Бобби. — Никогда не попадайтесь на удочку парня, который дудит в трубу.
В ее маленьком четырехкомнатном меблированном домике с дешевой тяжелой мебелью, красным диваном и двумя зелеными креслами, с фотографиями родителей и детей в рамках на стене Айтел почувствовал себя не намного лучше. Бобби, отпустив няню, принялась готовить напитки и где-то — по-видимому, на кухне — включила радио. Прямо напротив того места, где сидел Айтел, стояла лампа на тонкой ножке и рядом — клетка с попугаем. Если Бобби удастся преуспеть в качестве девицы по вызову, она переедет в другой дом, переменит обстановку, у нее даже может появиться горничная, но птица останется при ней. Айтелу почему-то стало жаль Бобби, так жаль, что слезы навернулись на глаза, — только Мэрион мог радоваться тому, что Бобби стала одной из его девиц.
Она вернулась с напитком для него и, не зная, что делать дальше, принялась разговаривать с птицей.
— Красавчик Кап, красавчик Кап, — застрекотала она, — ты любишь меня, красавчик Кап? — Птица молчала, и Бобби пожала плечами. — Мне никогда не удается заставить Капитана издать хоть звук, когда у меня кто-то есть.
— Давай потанцуем, — предложил Айтел.
Танцевала она плохо — была слишком напряжена. Тело не слушалось ее. Когда музыка кончилась, она села на диван рядом с Айтелом, и они принялись целоваться. Все шло наперекосяк: она целовалась напряженно, с горячностью пятнадцатилетней, да и губы их, казалось, встречались с трудом. «Надо отсюда выбираться», — снова сказал себе Айтел.
Тут заплакал ребенок.
— Это Вейла, — с облегчением прошептала Бобби, вскочила и на цыпочках вошла в спальню.
Сам не зная почему, Айтел пошел за ней и стал рядом, а она принялась укачивать на руках годовалую девочку.
— Она обмочилась, — сказала Бобби.
— Я подержу ее, пока ты переменишь подгузник.
Айтел всегда был безразличен к детям, но сейчас он находился в таком состоянии, что его трогал ребенок, которого он держал на руках. Это была одна из тех минут, когда в опьянении годы, десятилетия и вся жизнь взвешиваются порожденной алкоголем мудростью и все понятно, прощено и отставлено. Виски, рыцарь любви, позволяло ему в эту минуту любить Вейлу, представить себе ее жизнь такой, какой она должна быть, или увидеть другую жизнь, или десяток жизней, или увидеть себя в годовалом возрасте и увидеть Бобби ребенком, и Илену ребенком, маленькую итальянскую обезьянку с удивительными зелеными глазами, совсем другую и такую похожую на крошечное блондинистое существо у него на руках. Станет ли Илена через несколько лет такой, как Бобби?
Бобби взяла у него малышку и стала менять ей подгузник. Закрепляя его, она посмотрела на Айтела, и он, к своему ужасу, понял, что глаза у него снова полны слез.
— У Вейлы в прошлом месяце было воспаление легких, — сказала Бобби, — так что мне теперь надо особенно о ней заботиться. Господи, какие деньги берут эти врачи.
Айтел же оплакивал смерть ненаписанного героя, которого похоронил Фредди, — нет, похоронил он сам. Все беды мира обрушились на персонаж, живший в его мозгу, а теперь все они исчезли.
— Бедная крошка, ей, наверно, было очень плохо, — сказал он, повернулся и вышел в гостиную.
Надо держать себя в руках, а не плакать рожденными виски слезами. И все это время, словно ножевая рана, его терзала мысль: «Когда Илена станет вроде Бобби, как к ней будут относиться мужчины?»
Тут он услышал свой голос, крикнувший Бобби ни с того ни с сего — во всяком случае, так казалось:
— Могу я дать тебе денег взаймы?
С того вечера, когда он заключил договор с Колли, он ходил с тысячью долларов в бумажнике. А Бобби, вернувшись в гостиную, недоуменно, чуть ли не настороженно смотрела на него.
— Нет, слушай, — сказал Айтел, погладив ее по щеке, — это я не за что-то плачу, я дам в долг. — И достав бумажник, он вытащил три, потом четыре, потом пять стодолларовых бумажек и вложил ей в руку.
— Да я же никогда не смогу… — взвизгнула она. — Чарли, я никогда не смогу расплатиться с тобой.
— Конечно, сможешь. Не важно, сколько тебе на это понадобится времени. В один прекрасный день тебе повезет, а я обрадуюсь, что на меня свалились деньги в тот момент, когда они мне нужны.
— Но я не понимаю.
Айтел же подумал, бывал ли он когда-либо в жизни столь сентиментален?
— Нет, слушай, — повторил он точно подросток, рассерженный на жизнь, — все это дурно пахнет, понятно? Пусть это будет тебе подарком. Вот как надо поступать. Некоторые люди давали мне куда больше, — невнятно пробормотал он.
Вот теперь он готов был уйти. В эту минуту больше всего на свете ему хотелось оставить позади этот дом, оставить позади настоящее, оставить позади свое скромное чудо.
Но Бобби расчувствовалась. Она не дала ему уйти, а посадила рядом с собой на диван.
Айтел, сияя от своей щедрости, все еще не мог понять, что его на это подвигло. «Какую кучу денег я отвалил, чтобы избежать фиаско», — подумал он, отдаваясь ласкам Бобби. Она действовала лучше, чем прежде, желая потрафить ему, и это неизбежно подвело их к цели вечера. Но гладкого развития событий не получилось, так как она чуть ли не с паническим выражением лица попросила его подождать еще несколько минут, и вид ее тощего мальчишеского тела и неумелые поцелуи благодарности потушили обещание наслаждения, которого он ждал. Затем пришлось выбирать одну из форм наслаждения, которые предлагал Джей-Джей, и при помощи этого, а также соответствующих воспоминаний они добились того, к чему стремились, — он был на высоте и в течение пяти минут, чувствуя пот, проступивший на спине, проступивший на лице, был счастлив и кончил с улыбкой.