Вечера в древности - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 94

В тот день, однако, ворота были открыты, и торговля на рынке шла бойко. Я не въехал в город. В этом не было нужды. Царь Кадета не стал бы прятать свое войско за стенами Мегиддо, раз в город можно было свободно войти и осмотреться. Так что я знал, что Властителя этой страны с его людьми здесь нет. Кроме того, через несколько дней Усермаатра должен был дойти до Мегиддо, хотя и более легкой дорогой, и Он сможет задать вопросы, на которые получит нужные ответы, тогда как один покрытый грязью воин на разбитой повозке, запряженной двумя неприглядными лошадьми, скорее подвергся бы пыткам сам, чем вытянул хоть какую-то правду из этих чужих языков. Поэтому я объехал стены города, что заняло много времени, так как тропинки были грязными, а сам город был велик, но потом на другой стороне я обнаружил дорогу, о которой мне говорили в Газе. Эту дорогу легко было узнать, поскольку она была вымощена камнем и по обеим сторонам обсажена дубовыми деревьями — царская дорога, ведущая из Мегиддо прямо на север, но моя повозка была на ней единственной.

Я быстро понял почему. Мощеная часть закончилась на другой стороне первого же холма, и я оказался на проезжей дороге, которая, должно быть, славилась своими ямами. Вскоре поля исчезли, и меня обступил лес, лошадей и меня самого снова охватил страх. Мы находились на дороге, ведущей прямо в Тир, но она не была прямой. Она извивалась, как змея, и даже сворачивала назад, петляя, чтобы взобраться на более высокие холмы. В сумерках приближающегося к концу дня я снова задумался обо всем, что мне говорили об этой дороге и разбойниках, промышлявших на ней. Еще до того, как я выехал из Газы, я наслушался историй о том, как они нападали на караваны и каждого торговца, не знавшего их достаточно хорошо, чтобы заплатить выкуп, продавали в рабство. Обычно торговец умел писать, и поэтому он получал работу писца — ценный раб! Затем разбойники оставляли себе лошадей и распродавали товар. Грабителей было так много, что мужчинам из Мегиддо хватало работы. Они всегда могли наняться вооруженными охранниками каравана.

И все равно я больше боялся леса, чем разбойников. Понадобилось бы четыре или пять человек, чтобы свалить меня с ног. После этого один остался бы без руки, другой — ноги, а третий, возможно, никогда больше не смог бы видеть. Я умер бы, погрузив свои большие пальцы в разбойничьи глазницы. Они же не захватили бы ничего, кроме тела, двух средних достоинств лошадей и колесницы, которую им вряд ли удалось бы продать. Повозка почти разваливалась на части. Если бы только при мне не было золота — а оно у меня было, но вряд ли я выглядел столь преуспевающим, — на меня не стоило нападать. Они могли бы принять меня за потерявшегося или сбежавшего воина, готового примкнуть к любой шайке воров, или даже разведчика, которым я, конечно, был. И если бы они увидели во мне последнего, что ж, они могли бы поступить и хуже, чем предложить услугу египетскому разведчику войск Рамсеса Второго. Среди наших союзников в Газе было несколько азиатов из соседних племен, и с их слов я знал, что нового Фараона все очень боятся. Сирийцы, должно быть, привыкли к египетским отрядам, жившим среди них, однако в спокойный год из Фив прибывало всего несколько посланников для сбора дани и переговоров с Правителем этих земель. Посланники не пытались изменить законы, не вмешивались в деятельность иноземных храмов. У нас, египтян, есть поговорка: „Амон интересуется вашим золотом, а не вашим Богом". Разумный порядок. Обычно не возникало никаких неприятностей.

Однако, когда новый Фараон взошел на Трон, все изменилось. Молодые азиатские Принцы стали вести себя более вызывающе. И вот во все эти земли Ливана и Сирии дошел слух: Рамсес Второй прибывает с войском, самым большим, какое когда-либо выходило из Египта. Если бы я был разбойником, скрывающимся в этих темных зарослях, то в таком случае, при наличии множества торговцев, несущих мне подношения, я бы постарался подружиться с каким-нибудь египтянином. Поэтому я не колебался. Я ступил на самую опасную дорогу, ведущую в Тир. Может быть, мне придется столкнуться с несколькими разбойниками, у которых я смогу получить какие-то сведения. Мой страх перед предстоящим путешествием мог быть велик, но его намного превосходил страх вернуться к Усермаатра-Сетепенра, ничего не узнав для Него.

Итак, я продолжил свой путь. Здесь дорога была достаточно широкой для обеих моих лошадей. Однако близился вечер, а меня все еще окружали лес и холмы. На ночь я остановился в роще, скормил лошадям немного зерна, осторожно поел его сам, опасаясь сломать зуб о какой-нибудь камешек, а затем приготовился ко сну, подстелив под себя свой плащ колесничего. Однако спать на нем оказалось слишком холодно, и вскоре я предпочел сесть и опереться спиной о дерево. Так было лучше. Ствол позади меня казался мне другом. Мы словно сидели на страже спина к спине и всматривались в темноту. К своему удивлению, я обнаружил, что могу видеть больше, чем предполагал. На расстоянии не более четырех или пяти дальних бросков камня в темноте взметнулась искра, и, приглядевшись, я вскоре рассмотрел маленький костер.

Духи в этом лесу хранили молчание. Они располагали к безмолвию. Я мог чувствовать, как лесные духи уходят глубоко под землю и как они возвращаются в мое дерево, они были легкими, как перо Маат. При каждом дуновении ветерка я слышал, как листья разговаривают с ними. Так и я смог услышать спокойствие этих лесов; и хранимое ими молчание помогло мне преодолеть стену, ограничивающую мой собственный слух, и слиться со звуками движений каждого маленького зверька в этом лесу. Мой слух стал таким чутким, что я подумал: не обязан ли я этим благословению духов моего дерева, поскольку впервые за несколько недель я не испытывал никакого страха и чувствовал себя сильным.

Я продолжал глядеть на костер. Я не мог видеть почти ничего, кроме огня, однако, судя по голосам, там не могло быть более трех человек, возможно, их было двое и они говорили на языке, звуки которого были мне незнакомы.

В чаще этого леса голоса разбойников действовали на меня умиротворяюще. Мне было знакомо это ощущение спокойствия, которое проходит с возможностью выбирать — что сделать с другим человеком. Ты можешь убить его, а можешь отпустить. И нет лучшего источника душевного покоя, чем этот. Конечно, мне всегда казалось, что мой Фараон жил именно так.

Теперь я ощутил в себе такую же силу. Моя рука была готова сразить первого разбойника еще до того, как второй поймет, что я тут.

Затем я встал. Лошади спали, и я послал им свою мысль столь же определенную, как взмах вожжей. „Спите мирно, — сказал я им, — и не выпускайте никаких ветров ни из каких дыр". Я не шутил. Затем я снял кольчугу, чтобы моя кожа могла чувствовать близость даже низкорослого кустарника, и в темноте стал приближаться к костру. Почти сразу же я потерял свою силу. Острота моего слуха исчезла. Вернулся страх. Лес больше не был моим другом, и мне пришлось опять сесть, прислонившись к дереву.

Теперь я снова мог слышать голоса людей. Мои чресла и спина вновь обрели мужество. Мне не терпелось двинуться вперед, однако как только я встал на ноги, эти духи покинули меня. Казалось, лишь прикосновение дерева давало мне силу. Разве не был я похож на слепого жреца в Храме Карнака, нащупывающего свой путь от колонны к колонне?