На протяжении всего этого рассказа Уодли держал дуло пистолета направленным на меня, как указательный перст.
– Откуда он взял пистолет двадцать второго калибра с глушителем? – спросил я.
– Он носил его не первый год. Давным-давно я купил редкий комплект из трех штук – наверное, таких не больше ста во всем мире – и подарил один пистолет Пэтти Ларейн и один Лонни. Но в это мы углубляться не будем. Хочешь верь, хочешь нет, но когда-то я очень любил Лонни.
– Не понимаю, зачем он взял с собой пистолет в ту пятницу.
– А он с ним не расставался. Это помогало ему чувствовать себя мужчиной, Тим.
– Ох, – сказал я.
– Что, никогда не приходило в голову?
– Если он так расстроился, глядя на нас с Джессикой, то почему не всадил в меня пулю?
– Ты не носишь с собой пистолета, – сказал Уодли, – потому что можешь им воспользоваться. А он не мог. Уж я-то знаю Лонни. Внутри он, без сомнения, рвал и метал. Убить тебя, убить Лорел, – но, конечно, он не мог сделать ни того, ни другого. Ведь он был такой душка.
– И потому убил себя?
– Я не хочу врать. Здесь виноват не только ты. У него были крупные неприятности с деньгами. Светил здоровенный срок. Он сдался на мою милость месяц назад. Умолял помочь. Я сказал, что попробую. Но, знаешь ли, даже в моем капитале это проделало бы чересчур большую брешь. Он чувствовал, что до конца я идти не намерен.
Меня вновь стала пробирать дрожь. Конечно, наряду со всем остальным сказывалась и усталость, но мои ботинки и штаны на заду уже промокли.
– Хочешь развести костер?
– Да, – сказал я.
Он поразмыслил над этим.
– Нет, – сказал он наконец, – боюсь, это отнимет слишком много времени. Все кругом сырое.
– Да.
– Ненавижу дым.
– Да.
– Извини, – сказал он.
Мои руки играли с песком. Вдруг он выстрелил. Вот так, ни с того ни с сего. Пок. Пуля взметнула фонтанчик в дюйме от моего каблука.
– Зачем ты это сделал? – спросил я.
– Не пытайся ослепить меня песком.
– Ты хорошо стреляешь.
– Я тренировался.
– Вижу, что не зря.
– От природы мне этого не дано. Я от природы неловок, за что бы ни брался. По-твоему, это честно?
– Нет, наверное.
– Одного этого довольно, чтобы снюхаться с дьяволом.
Мы умолкли. Я старался не дрожать. Мне пришло на ум, что моя трясучка может разозлить его, и как он тогда поступит?
– Ты не рассказал мне остального, – произнес я. – Что ты сделал, когда позвонила Джессика?
– Попробовал ее успокоить. Я и сам был не в своей тарелке. Лонни умер! Потом я велел ей ждать в машине. Обещал приехать.
– Какие у тебя были планы?
– Я еще не начал их строить. В такие моменты все, что ты можешь сказать себе, – это «Ну и каша!». Я не представлял, с какой стороны браться за дело, но тем не менее выехал в Рейс-Пойнт. Однако мне неверно объяснили дорогу. Я угодил на северную окраину Труро, и все пошло наперекосяк. Когда я добрался до Рейс-Пойнта, Лорел уже не было и машины тоже. Я вернулся в Бич-Пойнт – хотел сказать Пэтти Ларейн, что я думаю о ее инструкциях насчет дороги, но не нашел и ее. В ту ночь она так и не явилась обратно. И я больше никогда не видел лица Джессики.
– Пэтти Ларейн жила с тобой?
– Мы до этого дойдем.
– Хотелось бы.
– Сначала скажи мне: заходила Пэтти к тебе домой? – спросил Уодли.
– Вроде нет.
– Ты что, не помнишь?
– Я был слишком пьян. Может, и заглянула на минутку.
– Знаешь, что Пэтти Ларейн говорила о твоих провалах памяти? – осведомился Уодли.
– Нет.
– Она говорила: «Опять у этой задницы задницу закупорило».
– Это в ее стиле.
– Она всегда называла тебя задницей, – сказал Уодли. – Когда ты был нашим шофером в Тампе, наедине со мной она о тебе иначе и не говорила. И в последний месяц тоже. Задница. Почему она тебя так звала?
– Может, вместо кретина.
– Пэтти тебя ненавидела.
– За что бы? – сказал я.
– По-моему, я знаю причину, – сказал Уодли. – Некоторые мужчины ублажают женскую часть своей натуры, склоняя женщин к занятиям особым видом орального секса.
– О Господи, – сказал я.
– Вы с Пэтти занимались чем-нибудь подобным?
– Уодли, я не хочу об этом говорить.
– Гетеросексуалы болезненно относятся к таким вещам. – Он вздохнул. Закатил глаза. – Зря мы, наверное, не развели огонь. Это было бы сексуальнее.
– Уж уютнее точно.
– Ладно, сейчас не до того. – К моему изумлению, он зевнул. Потом я понял, что он сделал это как кошка. Чтобы снять напряжение. – А меня Пэтти Ларейн этим баловала, – сказал он. – Собственно говоря, так она меня на себе и женила. Раньше я с таким качественным исполнением не сталкивался. Но потом, после свадьбы, все прекратилось. Резко. Когда я намекнул, что не прочь продолжить наши скромные забавы, она сказала: «Уодли, я не могу. Теперь всякий раз, как я вижу твое лицо, оно напоминает мне твой зад». Вот почему мне страшно не нравилось, когда она называла тебя задницей. Тим, а с тобой она когда-нибудь так делала?
– Я не собираюсь отвечать, – сказал я.
Он выстрелил. Прямо оттуда, где сидел. Он не целился. Просто навел дуло и спустил курок. На такое способны только самые лучшие стрелки. Я был в свободных штанах, и пуля прошла сквозь складку над коленом.
– В следующий раз, – сказал он, – я раздроблю тебе бедро. Так что, пожалуйста, ответь на мой вопрос.
Я внутренне спасовал. Подпитка моего мужества давно шла из запасного бака. В таких условиях дай Бог сохранить хотя бы видимость спокойствия.
– Да, – сказал я, – однажды я попросил ее это сделать.
– Попросил или заставил?
– Она была не против. Молодая, хотела новизны. По-моему, раньше она никогда так не делала.
– Когда это случилось?
– Когда мы с Пэтти Ларейн впервые легли в постель.
– В Тампе?
– Нет, – сказал я. – Разве она тебе не говорила?
– Ответь сначала ты, потом я.
– Как-то мы с подругой поехали в Северную Каролину. Я жил с этой подругой уже два года. Откликнулись на объявление и махнули в Северную Каролину к супругам, которые хотели обменяться па ночь партнерами. По прибытии обнаружили там крепкого старикана и его юную женушку, Пэтти Ларейн.
– Тогда ее звали Пэтти Эрлин?