Элизабет издала восторженный вопль.
Это было сигналом для Джонни. Поджарое, мускулистое тело пришло в движение, повинуясь волшебному ритму, чередуя напор и отступление. И каждый его приход пышное тело Элизабет встречало приливом медовой влаги. Вскоре ее дыхание стало прерывистым, а его разум был не в состоянии контролировать плоть. В этот момент любовный шторм стал настолько необузданным и диким, что оба застонали от первобытного, почти животного наслаждения.
Элизабет дрожала, как в лихорадке. Из ее горла вылетал придушенный стон всякий раз, когда стремительный выпад Джонни достигал цели. Их жажда теперь была обоюдной. И когда наслаждение стало невыносимым, оба содрогнулись в судороге экстаза, одновременно выплеснув горячий заряд любви. Это было подобно агонии, катастрофе, когда в глазах меркнет свет, а легкие лишаются воздуха.
— Вот так, — не успев еще отдышаться, объявил Джонни, рука которого продолжала ласкать обнаженные ягодицы жены. В его тоне явно чувствовалось самодовольство. — Кажется, ты не особенно возражала, когда я слегка притронулся к тебе… — Он начал постепенно отстраняться от Элизабет, и тут она совершила то, чего он никак не ожидал.
Джонни уже поднялся с колен, но еще не распрямился, оставаясь сидеть на корточках, когда она вдруг резко обернулась и, взмахнув руками, как мельница крыльями, изо всех сил вцепилась ему в глотку, лишив возможности сопротивляться. Последовавший за этим удар ее полного бедра повалил его навзничь.
Едва лопатки захваченного врасплох Джонни коснулись пола, Элизабет навалилась на него сверху, и ее пальцы безжалостно стиснули его мужское достоинство.
— Вот так, — зловеще проговорила она, в свою очередь, пронзив его жестким взглядом своих глаз, — а теперь ты расскажешь мне все о женщинах на скачках.
Несмотря на крепкую хватку ревнивой супруги, Джонни мог бы одним движением сбросить ее с себя. Однако он хорошо понимал ее чувства, поскольку зачастую сам находился в плену столь же необузданных страстей. К тому же ему было стыдно за то, что он свел с женой счеты столь низким способом.
— Прими мои извинения, — просипел кающийся муж, — я обошелся с тобой крайне грубо и невоспитанно…
— Повторяю, рассказывай о женщинах! — оборвала она его на полуслове. У нее не было ни капли раскаяния за собственную грубость, а также ни малейшего желания мириться с мужем после того, как он осуществил сексуальный акт мщения. Элизабет была вне себя от ярости из-за того, что ему удалось обвести ее вокруг пальца, но особенно потому, что он продолжал увиливать от ответа на ее вопрос о женщинах. — Хватит юлить, Джонни! Мне нужен прямой ответ. Мне нужно знать все о женщинах, с которыми ты виделся сегодня днем на скачках. О тех самых, на которых ты намекал, когда говорил, что убьешь меня, если я стану похожа на одну из них. — Ее пальцы сжались еще крепче, так, что он сморщился от боли.
— А ведь я поддаюсь тебе. Ты знаешь об этом? — натужно прохрипел он. В его голубых глазах зажегся злой огонек.
— Скажите, пожалуйста, какое рыцарство, — саркастически протянула Элизабет, даже не думая ослаблять хватку. — Напоминаю тебе, что все еще жду от тебя ответа.
Он поднял руку, давая ей знак разжать пальцы.
— Эй, полегче. Не так-то легко соображать, когда тебя, того и гляди, задушат.
— Но ты по существу не сказал мне еще ни слова.
Джонни сокрушенно вздохнул.
— Ладно, твоя взяла… Слушай, коли хочешь, — приступил он к повествованию с болезненной гримасой. — Там все друг друга знают. И все напиваются вдрызг, в том числе и женщины. Настроение у всех веселое, особенно теперь, в праздничный сезон. Ну и, конечно, ко мне подходили некоторые, делали предложения. Вот, собственно, и все. — Из отчета о прошедшем дне, естественно, были изъяты самые красочные подробности о том, сколь многочисленными и откровенными были предложения веселых дам. — Знаешь, меня это даже удивило. Я, признаться, совсем забыл, какие свободные нравы царят в этой компании.
— Свободные нравы! — презрительно фыркнула Элизабет. — Это еще мягко сказано.
— Но ведь всем известно, как сильно я тебя люблю. Эти люди совершенно безобидны.
— А что, если им нет никакого дела до того, любишь ты меня или нет?
— Но я же в самом деле люблю тебя! И они знают об этом. — Его голос снова стал спокойным, а голубые глаза чистыми, как у младенца. — Ради Бога, прости меня за дурацкое высказывание о том, что я убью тебя, если ты станешь такой же, как они. Но, право, даже не знаю, как я поступил бы в такой ситуации. Ведь я не просто люблю тебя, — произнес он с прерывистым вздохом, — а люблю всем сердцем, всеми потрохами и уж в последнюю очередь — умом.
В то время как он говорил, ее пальцы постепенно разжимались, а в глазах навернулись слезы.
— Даже не знаю, что произошло со мной, — продолжал Джонни, — но так уж случилось, что я не могу без тебя. Знаешь, ведь весь честной народ до сих пор бражничает у Уота Хардена. И только я уехал — да будет тебе известно — под аккомпанемент издевательств и насмешек по поводу брачных оков. Но главным для меня было то, что ты ждала меня, — прошептал он, поправляя выбившийся белокурый локон возле ее уха, — вот я и приехал… — Притянув жену к себе, Джонни принялся осушать поцелуями слезы на ее щеках.
— Я страшно ревнива, — призналась Элизабет, прильнув к нему всем телом. — И хочу, чтобы ты вечно был со мной, во мне, около меня, — шептала она горячо, исступленно..
— Я знаю, — проговорил он успокаивающим тоном. — И мне хочется того же. Именно поэтому я здесь, рядом с тобой. — Его руки кольцом сомкнулись вокруг нее.
Так, обнявшись, они лежали в пляшущих отсветах огня. Ее тело рядом с ним казалось маленьким даже теперь. А он казался невероятно большим. Такой большой и спокойной бывает бухта, с готовностью дающая приют суденышку, спасающемуся от жестоких бурь.
— Ты — самая большая моя драгоценность, — прошептал он ей в висок. — И я никогда не покину тебя.
В последующие дни, как повелось со дня свадьбы, ничто не вторгалось извне в уединенный уютный мирок их жизни и любви. Муж как только мог баловал жену, подстраиваясь к ее привычкам и наклонностям. Они превратились в старомодную парочку, довольно типичную для шотландского захолустья: сельский сквайр с супругой, которых не интересует ничто, кроме дел и делишек собственного поместья, и которые чувствуют себя достаточно непринужденно только в обществе друг друга.
Им не нужен был никто, кроме них самих.
И в этом сонном уединении их редко посещало желание увидеть новые лица.
Им вполне хватало их любви. Она означала для них все.
После Рождества ребенок стал все более решительно заявлять о своем скором появлении на свет. Округлость живота Элизабет теперь уже невозможно было скрыть. Счастливые супруги строили радужные планы относительно будущего своего дитя. Особенно усердствовал в этом тот, кому предстояло вскоре стать отцом. Счастье мужчины, который ранее даже не помышлял об отцовстве, не поддавалось описанию, и ему иной раз казалось, что он по мановению волшебной палочки перенесся в какую-то сказочную страну, — настолько его нынешняя жизнь отличалась от недавнего прошлого.