— Два штафирки, босс. Похоже, Оуэн решил избавиться от
лишнего мусора, прежде чем двинуться дальше.
— Мертвы?
— Как поленья. Скорее всего Девлин, и тот, другой. За
которым они заезжали.
Курц подошел к Фредди, сунул голову в разбитое окно и
кивнул. Ему они тоже показались мертвыми, пара белых личинок, скорчившихся на
заднем сиденье, все в крови и стеклянной крошке. Он поднял было пистолет,
собираясь поставить последнюю точку. Чтобы все было наверняка. По одному в лоб
каждому… не повредит, пожалуй. Поднял… и опустил. Оуэн, вероятнее всего, не
слышал их мотора. Снег был поразительно тяжелым и мокрым, настоящее
акустическое одеяло, так что все возможно. Зато наверняка услышит выстрелы.
Курц резко обернулся.
— Показывай дорогу, дружище, и смотри, поосторожнее,
кажется, под ногами чистый лед Кроме того, мы еще можем застать его врасплох.
Думаю, стоит помнить об этом, ясно?
Фредди кивнул.
Курц улыбнулся и сразу стал удивительно похож на скалящийся
череп.
— Если повезет, дружище, Оуэн Андерхилл отправится в ад,
даже не поняв, что уже сдох.
22
Телевизионный пульт, прямоугольник черного пластика,
покрытый байрумом, лежит на тумбочке мистера Грея. Джоунси хватает его,
голосом, странно похожим на тенор Бивера, бормочет:
— Мать твою, дерьмо чертово, — и со всех сил грохает им о
край стола, будто крутое яйцо разбивает.
Пульт лопается, выплескивая батарейки и оставляя в руках
Джоунси уродливый пластмассовый обломок. Он тянется к подушке, которую Генри
прижимает к лицу барахтающейся твари. И на мгновение колеблется, вспоминая
первую встречу с мистером Греем, их единственную встречу. Дверная ручка ванной,
точно так же оставшаяся в его ладони, после того как лопнул стержень. Ощущение
полной тьмы, когда тень существа упала на него. Тогда все казалось достаточно
реальным. Реальным, как розы. Реальным, как дождевые капли. Джоунси повернулся
и увидел его — кем бы ни был мистер Грей, прежде чем стал мистером Греем —
стоящего в большой центральной комнате. Герой сотен художественных и
документальных фильмов «о необъяснимом». Только очень старый. Старый и больной.
Уже тогда готовый пациент блока интенсивной терапии.
— Марси, — сказало ОНО, вылущив слово прямо из мозга
Джоунси. Вытащив его, как пробку. Проделав дыру, через которую смогло вползти.
И потом, взорвавшись, как хлопушка в Новый год, засыпало все байрумом вместо
конфетти, и… и я довообразил остальное. Так ведь было, верно? Очередной случай
интергалактической шизофрении. Вот и все.
Джоунси! — вопит Генри. Если собираешься сделать это, давай!
Ну вот, мистер Грей, думает Джоунси, готовьтесь платить…
23
Мистер Грей наполовину протолкнул тело Лэда в шахту, когда
голову заполнил голос Джоунси.
Ну вот, мистер Грей, готовьтесь платить по счетам. Своей
шкурой.
Горло Джоунси разрывает боль. Мистер Грей поднимает руки
Джоунси, из глотки вырывается ужасающее бульканье, так и не сумевшее перейти в
вопль. И на этот раз рвется не заросшая щетиной шея Джоунси, а его собственная
плоть. Его захлестывает волна потрясенного неверия, последняя эмоция,
украденная им у Джоунси.
Этого не может быть… не может быть… поможет…
Они всегда прибывали в кораблях, эти артефакты, они всегда
поднимали руки, сдаваясь, они всегда побеждали. Этого не может быть.
И все же каким-то непостижимым образом оказалось, что может.
Сознание байрума не столько меркнет, сколько распадается.
Умирая, сущность, когда-то бывшая мистером Греем, возвратилась в исходное
состояние. По мере того как он превращался в оно (и как раз за миг до того, как
оно стало ничем), мистер Грей дал собаке отчаянный злобный пинок. Лэд нырнул в
отверстие, но умудрился застрять на полпути.
Последней, окрашенной Джоунси мыслью байрума было:
Мне следовало бы принять предложение. Стать чело…
24
Джоунси полосует острым обломком ТВ-пульта голую морщинистую
шею мистера Грея. Рана распахивается, как огромный рот, и оттуда выплескивается
облако красновато-золотистой пыли, окрашивая воздух алым, оседая на покрывале
хлопьями пыли и пуха.
Тело мистера Грея дергается, словно пораженное током, под
руками Джоунси и Генри и внезапно съеживается, как сон, которым всегда и было,
и становится чем-то знакомым. Сначала Джоунси не может сообразить, чем именно,
но тут его осеняет. Останки мистера Грея выглядят совсем как резинки,
валяющиеся на полу заброшенного офиса депо братьев Трекер.
Он…
…мертв! — хочет договорить Джоунси и корчится от подлого
удара рвущей боли. На этот раз не в бедре, а в голове. И горле. Шею обвило
огненное ожерелье. И вся комната становится прозрачной, будь он проклят, если
это не так. Он смотрит прямо сквозь стену и заглядывает в помещение опоры, где
собака, застрявшая в дыре, производит на свет омерзительное красное создание,
похожее на хорька, скрещенного с огромным, пропитанным кровью червем. Джоунси
знает, что это такое: очередной байрум.
Покрытая кровью, дерьмом и пленочными лохмотьями собственной
плаценты, тварь смотрит на него бессмысленными черными глазами (его глазами,
думает Джоунси, глазами мистера Грея), оно рождается прямо в этот момент,
вытягивает свое неестественно гибкое тело, пытаясь освободиться, упасть в
темноту, полететь навстречу переливам бегущей воды.
Джоунси смотрит на Генри.
Генри смотрит на Джоунси.
На мгновение юные перепуганные глаза встречаются… и сами они
тоже исчезают.
Даддитс, шепчет Генри откуда-то издалека… издалека…
издалека… Даддитс уходит, Джоунси…
Прощай.
Возможно, Генри хочет сказать «прощай». Но не успевает. Оба
растаяли.
25
Отчаянное головокружение, и Джоунси оказывается нигде, в
пустоте, где ему плохо, ужасно плохо, невероятно плохо. Наверное, он умирает,
убил себя вместе с мистером Греем, перерезал собственное горло, как говорится.
В себя его привела боль. Не в горле, эта прошла, и можно
снова дышать. Он даже слышал, как воздух входит и выходит, громкими сухими
всхлипами. Нет, эта боль — старая знакомая. Бедро. Боль поймала его и швырнула
обратно в мир, раскручивая вокруг распухшей, вопящей оси, как волчок.
По крайней мере эта часть реальна, подумал он. Эта часть не
попала в паутину Ловца.
Этот чудовищный стрекот.